Так закончилась жизнь Раймунда Луллия, одного из наиболее выдающихся людей своего времени; и, если не принимать во внимание его хвастовство шестью миллионами золотом, он менее других алхимиков заслуживает прозвище шарлатана. Он написал очень много трудов – около пятисот томов по грамматике, риторике, этике, теологии, политике, гражданскому и каноническому праву, физике, метафизике, астрономии, медицине и химии.
Роджер Бэкон
В плен алхимического заблуждения однажды попал ум еще более великий, чем Раймунд Луллий. Роджер Бэкон твердо верил в философский камень и потратил много времени на его поиски. Его пример укрепил веру всех ученых мужей того времени в целесообразность этих поисков и добавил им уверенности в своих силах. Он родился в Илчестере, что в графстве Сомерсет, в 1214 году. Некоторое время учился в Оксфордском, а затем в Парижском университете, где получил степень доктора богословия. Вернувшись в Англию в 1240 году, он стал монахом ордена св. Франциска. Он был самым образованным человеком своего времени; его знания настолько превосходили знания его современников, что те неизбежно предполагали, что им он обязан дьяволу. Уместно вспомнить слова Вольтера, который, рассказывая о Бэконе, писал: «De l’or encrouté de toutes les ordures de son siècle»
[117]; но суеверие, окутывавшее его могучий интеллект, могло лишь затуманить, но не затмить яркость его гения. Очевидно, что только ему среди всех пытливых умов того времени были известны свойства вогнутых и выпуклых линз. Он также изобрел волшебный фонарь
[118], эту прелестную игрушку современности, которая создала ему репутацию, отравлявшую его существование. Имя этого великого человека нельзя не включить в историю алхимии, хотя в отличие от многих других, о ком мы будем говорить, для него она всегда была вторичной по отношению к иным занятиям. Наполнявшая его разум любовь к универсальному знанию не позволяла ему пренебречь одной из отраслей науки, об абсурдности которой ни он, ни остальной мир знать тогда не могли. Впустую потраченное на нее время он с избытком компенсировал познаниями в физике и знакомством с астрономией. Телескоп, зажигательные стекла и черный порох – этих его открытий вполне достаточно, чтобы о нем помнили в самом отдаленном будущем безотносительно к единственному недомыслию, являющемуся диагнозом эпохи, в которую он жил, и обстоятельств, которые его окружали. Его трактат «Замечательная способность искусства и природы к получению философского камня» был переведен на французский язык Жераром де Торме и издан в Лионе в 1557 году. Его «Зеркало алхимии» было также издано на французском языке в том же и в 1612 году в Париже с дополнениями из трудов Раймунда Луллия. Полный список всех опубликованных трактатов на эту тему можно найти у Лагле дю Френуа.
Папа Иоанн XXII
Этого прелата считают другом и учеником Арнальдо де Вилановы, посвятившего его во все секреты алхимии. Предание гласит, что он делал золото в больших количествах и умер богатым, как Крез. Он родился в Каоре, что в провинции Гиень, в 1244 году. Он был очень красноречивым проповедником и быстро достиг высот церковной иерархии. Он написал труд по превращению металлов и имел прекрасную лабораторию в Авиньоне. Он издал две буллы против претендентов на владение искусством алхимии, во множестве появившихся во всех частях христианского мира, из которых можно сделать вывод, что его самого это заблуждение не коснулось. Алхимики, однако, называют его одним из самых выдающихся и удачливых мастеров их искусства и пишут, что его буллы были направлены не против истинных адептов, а против самозванцев. Они придают особое значение следующим словам его буллы: «Spondent, quas non exhibent, divitias, pauperes alchymistae»
[119]. Эти слова, по их мнению, могут относиться лишь к бедным и, следовательно, самозваным алхимикам. Он умер в 1344 году, оставив в своих сундуках восемнадцать миллионов флоринов. Бытовало поверие, что он не скопил означенное сокровище, а изготовил его; алхимики же самодовольно считают это обстоятельство доказательством того, что философский камень – не такая уж химера, как заявляют скептики. Они считают не требующим доказательств, что Иоанн действительно оставил эти деньги, и задаются вопросом, каким образом он мог скопить такую сумму. Отвечая на свой собственный вопрос, они с ликованием пишут: «Его книга свидетельствует, что в этом ему помогла алхимия, секреты коей он узнал от Арнальдо де Вилановы и Раймунда Луллия. Но он, как и все остальные герметические философы, был благоразумен. Всякий, кто попытается узнать секрет из его книги, потратит время впустую; папа хорошо позаботился о сохранении тайны». К несчастью для их собственной репутации, все эти златоделатели находятся в одном и том же затруднительном положении: их «великий секрет» при попытке его рассказать напрочь теряет ценность, потому они и держат его в тайне. Быть может, они думали, что если все смогут превращать металлы в золото, то последнего станет так много, что оно утратит свою ценность и возникнет потребность в новом искусстве превращения его обратно в сталь и чугун. Если так, то общество у них в большом долгу за их выдержку.
Жан де Мён
В то время «искусством» занимались представители всех сословий и занятий. Последний упомянутый нами был римским папой, герой же нынешнего повествования был поэтом. Жан де Мён, прославленный автор «Романа о розе», родился в 1279 или 1280 году и был заметной фигурой при дворах Людовика X, Филиппа Длинного, Карла IV и Филиппа де Валуа. Его знаменитая поэма «Роман о розе», повествующая обо всем, что было тогда в моде, неизбежно и широко затрагивает алхимию. Жан твердо верил в силу «искусства» и, помимо «Романа», написал две более короткие поэмы – «Увещевание природы странствующему алхимику» и «Ответ алхимика природе». Поэзия и алхимия были его усладой, а священники и женщины – объектами его отвращения. О нем и женщинах при дворе Карла IV рассказывают забавную историю. Он написал о прекрасном поле следующий клеветнический куплет:
Toutes etes, serez, ou futes,
De fait ou de volonte, putains;
Et qui tres bien vous chercherait,
Toutes putains vous trouverait
[120].
Это, разумеется, было чрезвычайно оскорбительно, и когда однажды это услышали несколько дам, дожидавшихся аудиенции в вестибюле королевского дворца, они решили наказать автора. Десять-двенадцать женщин вооружились палками и прутьями и, окружив незадачливого поэта, призвали присутствующих джентльменов раздеть его догола, дабы отомстить ему по справедливости и прогнать его, избивая, по улицам города. Некоторые из синьоров, не вняв голосу разума, решили последовать призыву ради низменной потехи. Но Жана де Мёна их угрозы не испугали, и он, спокойно стоя среди них, попросил сперва выслушать его, а затем, если их не удовлетворят его объяснения, делать с ним все что угодно. Когда тишина была восстановлена, он встал на стул и начал речь в свою защиту. Он признал, что является автором оскорбительных стихов, но отрицал, что они относятся ко всем женщинам. Он сказал, что имел в виду лишь порочных и распутных, тогда как те женщины, которых он видит вокруг себя, – суть воплощения добродетели, красоты и благопристойности. Если же, невзирая на все вышесказанное, какая-либо из присутствующих дам чувствует себя оскорбленной, он готов дать себя раздеть и позволить ей бить его до тех пор, пока у нее не устанут руки. Сообщается, что гнев прекрасных дам немедленно утих и Жан таким образом избежал порки. Тем не менее присутствовавшие при этом джентльмены придерживались мнения, что, если бы все женщины в зале, уязвленные его стихами, поймали поэта на слове, его, по всей вероятности, забили бы насмерть. На протяжении всей своей жизни он выказывал сильную враждебность в отношении священнослужителей, и его знаменитая поэма изобилует фрагментами, изобличающими их алчность, жестокость и аморальность. Находясь при смерти, он оставил большой сундук, наполненный чем-то тяжелым, который он завещал кордельерам
[121] в качестве искупительной жертвы за те оскорбления, что он расточал в их адрес. Поскольку его занятия алхимией были хорошо известны, кордельеры решили, что сундук наполнен золотом и серебром, и поздравляли друг друга с ценным приобретением. Когда сундук был открыт, они к своему ужасу обнаружили, что он наполнен исключительно грифельными досками, на которых нацарапаны иероглифические и кабалистические символы. Оскорбленные монахи решили отказать ему в христианском погребении на том основании, что он колдун. Несмотря на это, жена де Мёна с почестями похоронили в Париже в присутствии всего королевского двора.
