Наконец я познакомился с одним греком и долго ставил вместе с ним бесполезные опыты на гвоздях из киновари. Я также познакомился с одним вновь прибывшим в Париж иностранным дворянином и часто посещал с ним ювелирные лавки, где он сбывал куски золота и серебра, являвшиеся, как он говорил, плодами его экспериментов. Я долгое время приставал к нему с расспросами в надежде, что он поделится со мной своим секретом. Он долго отказывался это сделать, но в конце концов уступил моим страстным мольбам, и я понял, что его тайна – не более чем искусный трюк. Я не забывал информировать моего оставшегося в Тулузе друга-аббата о всех своих приключениях и среди прочих писем послал ему отчет о фокусе, посредством коего сей господин продемонстрировал свое мнимое умение обращать свинец в золото. Аббат все еще верил, что я в конце концов добьюсь успеха, и посоветовал мне остаться в Париже, где я развернул столь бурную деятельность, еще на год. Я оставался там три года, однако, несмотря на все мои усилия, преуспел в своих изысканиях не более, чем где-либо в допарижский период.
У меня уже кончались деньги, когда я получил от аббата письмо, в котором он велел мне все бросить и незамедлительно вернуться в Тулузу. Я так и сделал и узнал, что к этому времени он получил несколько писем от короля Наварры (деда Генриха IV). Этот монарх был страстным, в высшей степени любознательным поклонником философии и писал аббату, что мне следует прибыть в По и нанести ему визит и что он заплатит мне от трех до четырех тысяч крон, если я сообщу ему секрет, узнанный от дворянина-иностранца. Аббата так раззадорила сия сумма, что он не давал мне покоя ни днем, ни ночью, пока я наконец не отправился в По. Я прибыл туда в мае 1542 года. Я работал не покладая рук и, следуя полученному мною рецепту, наконец добился успеха. Когда, к удовольствию короля, это произошло, я получил обещанную награду. Он был готов заплатить и больше, но его отговорили от этого придворные – даже те из них, кто ранее жаждал моего прибытия. Тогда он сердечно меня отблагодарил и отпустил с миром, сказав, что если в его королевстве найдется что-то, чем он сможет меня наградить – конфискованное имущество или нечто подобное, то он будет только рад это сделать. Я счел, что этих грядущих конфискаций мне, возможно, придется ждать довольно долго и что в конечном счете они мне так и не достанутся, и решил вернуться к моему другу-аббату.
По дороге из По в Тулузу я узнал об одном тулузском монахе, весьма сведущем в вопросах натурфилософии. По возвращении я нанес ему визит. Он отнесся ко мне с жалостью и с теплотой и добротой в голосе дал мне совет более не занимать свое время подобными экспериментами, ложными и софистскими по своей природе, а прочесть хорошие книги древних философов, из которых я, возможно, узнаю не только истинную сущность алхимии, но и точную последовательность необходимых операций. Мне сей мудрый совет пришелся по душе, но, прежде чем ему последовать, я вернулся к тулузскому аббату, дабы отчитаться перед ним о наших общих восьмистах кронах и одновременно разделить с ним вознаграждение, полученное мною от короля Наваррского. Его не слишком обрадовал рассказ о моих похождениях с момента нашего первого расставания и, похоже, еще меньше обрадовало мое решение отказаться от поисков философского камня, ибо он полагал, что мне по плечу его найти. От наших восьмисот крон осталось всего сто семьдесят шесть. Расставшись с аббатом, я вернулся в свой собственный дом с намерением оставаться там до тех пор, пока я не прочту книги всех древних философов, а затем отправиться в Париж.
Я прибыл в Париж на следующий день после Дня всех святых 1546 года и посвятил год прилежному изучению трудов великих ученых. Среди них были “Turba Philosophorum”
[159] Доброго трирца, “Увещевание природы странствующему алхимику” Жана де Мёна и некоторые другие достойные книги. Однако, не имея четкой доктрины, я не вполне понимал, в каком направлении продолжать поиски.
Наконец я нарушил свое уединение, но не для того, чтобы встретиться с прежними знакомыми – адептами и ремесленниками, а с целью попасть в общество истинных философов. Но в их среде мои мысли пришли в еще больший хаос, так как, в сущности, я был совершенно сбит с толку многообразием опытов, которые они при мне ставили. Тем не менее подстегиваемый своего рода безумной страстью или вдохновением, я стал лихорадочно штудировать труды Раймунда Луллия и Арнальдо де Вилановы. Их прочтение и обдумывание прочитанного заняло еще один год, после чего я наконец решил, в каком направлении мне следует двигаться. Однако, прежде чем взяться за дело, мне потребовалось время, чтобы заложить еще одну весьма существенную часть моего наследства. Это произошло лишь в начале великого поста 1549 года. Я приобрел все необходимое и приступил к работе во второй день Пасхи. Не обошлось, однако, без беспокойства и противодействия моих друзей. Один из них спросил меня, что я собираюсь делать и не пора ли перестать тратить деньги на подобные глупости. Другой убеждал меня в том, что, покупая так много древесного угля, я тем самым усиливаю уже существующее подозрение, что я фальшивомонетчик. Третий советовал мне добиться какой-нибудь должности в суде, поскольку в то время я уже был доктором права. Мои родственники высказывались в еще более неприятном для меня ключе и даже угрожали мне тем, что, если я не откажусь от своих сумасбродных затей, они пришлют ко мне в дом отряд полицейских и разобьют вдребезги все мои печи и тигли. Я был крайне изнурен этим непрерывным преследованием, но находил утешение в своей работе и продвижении эксперимента, которому уделял большое внимание и который благополучно длился день за днем. В то время в Париже свирепствовала страшная эпидемия чумы, прервавшая всякое общение между людьми и оставившая меня наедине с собой, как я того и хотел. Вскоре я имел удовольствие отметить прогресс в ходе эксперимента и наблюдать последовательную смену тех трех цветов, кои, по мнению философов, всегда предвещают близость успешного завершения работы. Я отчетливо видел, как они сменяют друг друга, и на следующий день, первый день Пасхи 1550 года, я совершил великое деяние. Некоторое количество обычной ртути, которую я перелил в стоявший на огне маленький тигель, менее чем за час превратилось в самое высокопробное золото. Моей радости не было предела, но я не стал хвалиться своим достижением. Я возносил хвалы Господу за его доброту ко мне и молил его лишь о том, чтобы он позволил мне так распорядиться долгожданным богатством, чтобы еще больше восславить его и его деяния.
На следующий день я отправился в Тулузу, дабы найти аббата в соответствии со взаимным обещанием сообщать друг другу о сделанных нами открытиях. По пути я зашел к мудрому монаху, который ранее помог мне своими советами, но, к своему прискорбию, узнал, что и монах, и аббат умерли. После этого я не захотел возвращаться домой и удалился в другое место, чтобы дождаться там одного из моих родственников, которому я поручил распорядиться моим имуществом. Я велел ему продать все принадлежавшее мне имущество, движимое и недвижимое, и с вырученной суммы выплатить мои долги, а все оставшиеся деньги разделить между теми так или иначе связанными со мной людьми, кто в них нуждается, дабы они насладились частью выпавшего мне изрядного богатства. Соседи вовсю судачили о моем поспешном отбытии. Самые умные из моих знакомых считали, что я, сломленный и разоренный безумными тратами, продаю то немногое, что у меня осталось, дабы покинуть родные края и скрыть свой позор в дальних странах.
