Немцы из Дюссельдорфа выполняли одну критически важную работу: консультировали это офшорное предприятие относительно облигаций, которые ему следует покупать. «Мы меньше всего стремимся отдавать деньги Rhineland на сторону, – поведал Ретиг журналу Risk, – но тем не менее наша компетентность позволяет получать прибыль». Далее Ретиг объяснил, что IKB инвестировал в специальные инструменты для анализа сложных облигаций, называемых облигациями, обеспеченными долговыми обязательствами (CDO), которые в то время навязывали дельцы с Уолл-стрит. «Я бы сказал, что это стоящее вложение, потому что пока убытков у нас не было», – сказал он. В феврале 2004 г. все это представлялось хорошей идеей – настолько хорошей, что многие другие немецкие банки даже последовали примеру IKB и либо брали в аренду кондуит IKB, либо создавали собственные офшорные фирмы для покупки низкокачественных ипотечных облигаций. «Похоже, это довольно выгодная стратегия», – сказал журналу Risk представитель агентства Moody’s, который присвоил коммерческим бумагам банка Rhineland самый высокий рейтинг ААА.
Я встретился с Дирком Ретигом за обедом в ресторане на берегу канала, в оживленном торговом центре Дюссельдорфа. Сумма объявленных убытков, которые эта выгодная стратегия принесла IKB, составила примерно $15 млрд, хотя их реальные убытки, вероятно, были еще больше, так как немецкие банки не спешат что-либо объявлять. Себя Ретиг считал, и не без основания, скорее жертвой, чем злоумышленником. «Я ушел из банка в декабре 2005 г.», – спешно добавляет он, протискиваясь в узкий кабинет. Потом объясняет.
Идея учреждения офшорного банка принадлежала ему. По его словам, немецкое руководство IKB ухватилось за нее, «как ребенок за конфету». Он создал банк в то время, когда владельцы облигаций получали более высокую доходность: банку Rhineland Funding хорошо платили за риск. Поскольку финансовые рынки не желали замечать тучу на горизонте, к середине 2005 г. цена риска резко упала, и, соответственно, упала доходность облигаций, обеспеченных американскими потребительскими кредитами. По словам Ретига, он пошел к начальству и сказал, что, если им стали платить гораздо меньше за риск по этим облигациям, IKB следует искать другие пути получения прибыли. «Но они наметили себе сумму прибыли и хотели получить ее. Чтобы получить ту же самую прибыль при более узком распределении риска, они попросту должны были покупать больше облигаций», – говорит он. Руководство, добавляет он, не желало его слушать. «Я показал им, что рынок разворачивается, – говорит он. – Но все это выглядело так, словно я отнимал у ребенка конфетку. Я стал врагом». Когда он ушел, за ним последовали многие другие, и штат инвестиционных сотрудников сократился, но инвестиционная деятельность резко активизировалась. «Половина оставшихся сотрудников, обладающая примерно третью опыта, удвоила инвестиции, – говорит он. – Им приказывали покупать».
Ретиг продолжает описывать то, что выглядело как скрупулезно продуманная и сложная инвестиционная политика, а на деле оказалось бессмысленной, основанной на правилах стратегией. «1КВ мог оценить CDO с точностью до одного базисного пункта», – сообщил один восторженный наблюдатель журналу Risk в 2004 г. Однако это было бессмысленно. «Они, например, с мелочной дотошностью выясняли, под кредиты какого низкокачественного оригинатора выпущены эти CDO, – говорит Николас Данбар. – Они предпочитали не связываться с кредитами First Franklin, но принимали Countrywide. А разницы не было никакой. Они спорили об облигациях, которые впоследствии упали со 100 % [номинал] до 2–3 % [от номинала]. Все, что они делали, это покупали облигации, которые падали до трех, а не до двух». Если облигации, которые предлагали фирмы с Уолл-стрит, удовлетворяли правилам, установленным экспертами IKB, они тут же без дополнительной проверки отправлялись в портфель Rhineland Funding. А облигации становились все более рискованными, потому что кредиты в их основе становились все более и более безумными. По словам Ретига, после его ухода в IKB осталось только пять инвестиционных специалистов, причем все моложе 30 и у всех лишь по паре лет опыта. И эта молодежь была одной из сторон сделок, искусно выстроенных Goldman Sachs для торговли за свой счет, а также другими крупными фирмами с Уоллстрит – для чрезвычайно умных хедж-фондов, которые собирались играть против рынка низкокачественных облигаций. Согласно Ретигу, портфель IKB вырос с $10 млрд в 2005 г. до $20 млрд в 2007 г., «и рос бы дальше, но им не хватило времени. Они продолжали покупать, даже когда рынок рухнул. Они хотели дойти до $30 млрд».
К середине 2007 г. уже не только Goldman Sachs, но и все другие фирмы на Уолл-стрит осознали, что рынку низкокачественных ценных бумаг скоро придет конец, и лихорадочно пытались избавиться от своих позиций. Последними покупателями во всем мире, как сообщили мне финансисты с Уолл-стрит, были эти сознательно игнорирующие реальность немцы. Иными словами, единственное, что удержало IKB от потери свыше $15 млрд на американских низкокачественных кредитах, – прекращение функционирования рынка. Никакие основания, будь то факты или информация, не могли поколебать их убежденности в правильности своего подхода к вложению денежных средств.
На первый взгляд, немецкие трейдеры по облигациям в IKB были похожи на безумцев, которые делали глупые ставки на Citigroup, Merrill Lynch и Morgan Stanley. На самом же деле они вели совершенно иную игру. Американские трейдеры на рынке облигаций, вероятно, потопили свои фирмы из-за того, что закрывали глаза на риски, присущие низкокачественным облигациям, но попутно они сколотили себе состояние, и к ответу их, по большей части, не призвали. Им платили за то, что они подвергали свои фирмы риску, и поэтому трудно сказать, делали ли они это намеренно или нет. Немецким трейдерам по облигациям платили примерно по $100 000 в год плюс бонус максимум $50 000. Как правило, немецким банкирам платили гроши за принятие риска, который потопил их банки, и это убедительно доказывает, что они действительно не ведали, что творят. Но – странная вещь – в отличие от американских банкиров, немецкая общественность считает их мошенниками. Бывший генеральный директор IKB Штефан Ортзайфен был приговорен к тюремному заключению (условно), и банк потребовал от него вернуть зарплату в размере €805 000.
У Дирка Ретига была возможность вблизи наблюдать не только деятельность IKB, но и поведение его подражателей, группу немецких государственных банков Landesbanks. И, по его мнению, в современной финансовой системе существует коварная граница между англо-американскими и немецкими банкирами. «Довольно сильно ощущалось меж-культурное непонимание, – говорит он, с увлечением принимаясь за омара. – Этих банкиров никогда не баловали продавцы с Уолл-стрит. А тут появляется некто с платиновой кредиткой American Express, и этот господин может пригласить их на Гранпри в Монако и в другие подобные места. Он ничем не ограничен. Банкиры из Landesbanks были самыми неинтересными в Германии и никогда не пользовались таким вниманием. И вдруг появляется один умник из Merrill Lynch и начинает обхаживать их. Они подумали: “О, да мы ему нравимся!”» Затем заканчивает мысль: «Американские торговцы куда хитрее европейских. Они очень хорошие актеры».
В сущности, по словам Ретига, немцы исключали возможность того, что американцы играют не совсем по официальным правилам. Немцы понимали правила буквально: они изучали историю облигаций с рейтингом ААА и принимали на веру официальную версию о том, что облигации с рейтингом ААА абсолютно безрисковые.
