Он достает яблоко из корзины и кладет его на мой поднос.
– Значит, думаешь, что я красавчик, да? Может, я поэтому и общаюсь с тобой. – Он подмигивает, забирает у меня поднос и несет его к кассе.
Девушка пробивает чек и проводит его карту. Я протягиваю ей свою. Она проводит ее и отдает обратно.
– У вас есть наличные?
– Зачем мне наличные?
Девушка поворачивает ко мне экран.
– Потому что на вашем счету нет денег.
Я готова сквозь землю провалиться от стыда. Ученики, стоящие позади меня, начинают смеяться, и я уже предчувствую поток ядовитых сплетен.
– Я заплачу, – вызывается Брэн.
– Но только наличными, – говорит девушка. – Каждую карту можно использовать только один раз.
На его лице написано огорчение.
– Какие-то проблемы? – кричит Фелисити из-за своего стола. В ее голосе звучит веселое ликование, как будто у нее срабатывает радар, когда кто-то попадает в унизительную ситуацию.
– У нее нет денег на счете, – кричит парень за моей спиной, – а у Брэна нет при себе наличных.
У моего спасителя краснеют кончики ушей. Я покрепче сжимаю в руках поднос, чтобы не вывалить оранжевую пасту на голову этого крикуна.
– Вы задерживаете очередь, – стонет один из учеников. – Мне нужно успеть на урок.
– Да, пропустите ее, чтобы остальные могли поесть.
– Мы голодные!
– Вот почему нормалам нельзя учиться в «Асторе».
– Кошмар, да?
С каждой жалобой улыбка Фелисити становится все шире. Она ловит кайф от происходящего. Я уже собираюсь оставить поднос, когда вдруг вспоминаю про деньги, которые мне вчера сунула в руку мама. Достав их из кармана, я расплачиваюсь с девушкой за кассой.
«Получи, Фелисити», бормочу я себе под нос.
– Прости, – говорю я Брэну. – Совсем забыла, что у меня есть деньги. Видимо, с кратковременной памятью у меня так же плохо, как с долговременной.
– Все нормально, – отвечает он, но его плечи напряжены. Ему тоже не нравятся насмешки.
Мне хочется посоветовать ему расслабиться, но лучше, если он сам этому научится.
Я иду к столикам в углу и там ем свой ланч. Сейчас меня заботят по-настоящему важные вещи, а не Кайл, Фелисити или Брэн. Моя сестра в опасности, и раз уж я не могу вытащить ее из дома, придется найти способ избавиться от угрозы.
Глава 24
Истон
– Я уже еду в больницу. Голос у тебя дерьмовый. Ты хоть чуть-чуть поспал? – спрашиваю я Сойера по телефону. Он приехал туда утром около шести, а я отправился домой, чтобы немного вздремнуть.
– Пытался, но все время беспокоился. Не надо было мне уезжать.
Перевод: все последние четыре часа Себ распекает его за то, что он ездил домой.
– Себу что-нибудь нужно? – Я набрасываю на плечи кожаную куртку и сбегаю вниз по ступенькам.
– Легче сказать, чего ему не нужно. Он просил стейк, суши, самолет, Лорен, свою кровать, меньше медсестер, медсестер посимпатичнее, минет, чтобы кто-то подрочил ему, встать с гребаной кровати. – Младший брат тяжело вздыхает.
– Значит, ты так и не сказал ему про Лорен?
– Нет. Я позвонил ей и сообщил, что Себ очнулся. Она сказала, что это здорово, но мы двое – это для нее слишком.
– И что, черт побери, это значит?
– Понятия не имею. Слушай, мне пора. Себ снова орет на медсестру.
Сойер отключается прежде, чем я успеваю ответить. В голову приходит одна идея.
– Сразу в больницу? – спрашивает меня Дюран, когда пару минут спустя я сажусь в «Бентли».
– Нет, сначала в магазин игрушек, а уже потом в больницу.
– В какой именно магазин?
– Тот, что на Ковакс.
Дюран даже бровью не ведет, хотя знает, что это за место. Черт, да все, кому больше тринадцати, знают! И, наверное, добрая половина Бэйвью бывала внутри якобы купить подарки-розыгрыши. Но по словам девчонок из «Астора», там множество разных игрушек на батарейках, которые потом болтаются на дне сумочек и рюкзаков.
Мы подъезжаем к секс-шопу, я захожу туда, нахожу то, что мне нужно, и расплачиваюсь. Дюран не особо любит разговаривать, я выжат как лимон, поэтому закрываю глаза и дремлю до конца поездки. Когда мы подъезжаем к больнице, водитель будит меня, сделав радио погромче.
– Домой доберусь сам, – говорю я ему и закрываю дверцу.
Себ ведет себя так, что теперь весь медперсонал желает, чтобы он снова впал в кому, поэтому я стараюсь улыбаться еще обаятельнее, когда здороваюсь с кем-то.
– Ронда, вам идет этот цвет!
На лице дежурной медсестры лет пятидесяти, не меньше, расцветает улыбка.
– Спасибо, Истон. Голубой всегда был моим цветом.
– Я имел в виду вашу помаду. Цвет для поцелуев.
Я подмигиваю ей, она краснеет, как двадцатилетняя девушка, и причмокивает губами.
– А как же я? – щебечет ее коллега Сара.
– Мне пришлось бы ходить на исповедь три дня, если бы я начал перечислять все, что думаю о вас, мисс Сара, – отвечаю я.
Она взбивает иссиня-седые волосы и хихикает.
По дороге в палату я натыкаюсь на Мэтью, одного из санитаров.
– Сегодня ты как никогда в форме!
– Все утро поднимал тяжести, – говорит он, демонстрируя мне свои бицепсы.
Я ударяю по одному кулаком и выражаю ему свое восхищение:
– Класс! Но будь осторожен, пациентки начнут влюбляться в тебя и не захотят уходить из больницы.
– Это и есть мой план. Чем больше мест занято, тем больше зарплата.
– Круто! – Я наставляю на него палец-пистолет, а затем вхожу в палату Себа.
– Пригнись! – слышу я и инстинктивно подчиняюсь.
Что-то со свистом пролетает над моей головой. Я разворачиваюсь и вижу, как в стену ударяется поднос с едой, чтобы тут же рухнуть на пол, оставив после себя пятно Роршаха из горошка, яблочного пюре и непонятного мяса.
– Значит, еда совсем плохая, – с сарказмом замечаю я.
– Здесь полная жопа! – рычит Себ. – Когда я вернусь домой?
У него такое красное лицо, что я начинаю тревожиться, как бы у него не лопнул какой-нибудь кровеносный сосуд и он опять не впал в кому. Сойер сидит в своем кресле, обхватив голову руками.
– Что говорит доктор?
Встав у кровати, я беру карточку, которая висит в изножье, и листаю страницы, но эти каракули мне не разобрать.
– Что я могу уйти, если меня заберет кто-то из родителей или опекун. Тебе восемнадцать! Стань моим опекуном и вытащи меня отсюда.
