Отец Алексей едва не вцепился пятерней в бороду отца Максима, ответил в запальчивости:
– Не злословь, отец Максим, про телеса мои! Изведи из живота глистов, так и сам обтолстеешь, а не будешь шнырять по паперти злоехидной змеей, яд источая в души мирян…
– Да перестаньте вы, бога ради, злословить пред святыми ликами! – взмолился протопоп Андрей и руками замахал на священников. – Другие заботы гнетут, а вы о глистах… Неужто нам, Богом поставленным над паствой, плясать под дудку этого разбойного атамана? А ведь придется плясать до поры до времени, покудова матушка-государыня подмоги не пришлет…
– Ну коль придется, как ты сказал, отец протопоп, то и мешкать да плакать теперь не резон. Надобно дело делать! – резко выговорил Данила Прокофьев.
– Да что же делать-то? – Отец протопоп растерянно взирал то на одного, то на другого священника, но все прятали смущенные глаза, разводили руками, опускали головы. Знали: случись потом быть великому сыску, спросят, а кто первый выказал свою готовность изменить государыне и служить ворам?
– Да то и делать, – не утерпел всеобщего молчания отец Данила Прокофьев. – Надобно идти всем к тому отставному солдату Ивану Жилкину и просить совета. Как скажет, так и делать. А метаться по домам уже поздно. Метался заяц по лесу, да в силок головой влетел…
Отец протопоп с видимым облегчением резко встал, перекрестился и сказал:
– Ну, тако и порешим, святые отцы. Теперь же идем искать того воровского командира. Пусть он и берет над нами власть. Мы ныне аки овцы заблудшие, сами себе пастыря ищем.
Уходя, крестились на иконостас, где выжидательно затаились святые угодники, отгородивши сердца свои от мирских забот и суеты непроницаемыми фольговыми одеяниями.
* * *
Иван Яковлевич Жилкин, чуть свет въехав в Самару с малой командой, поначалу хотел остановиться в просторном доме отставного ротмистра Андрея Углицкого, но дом ротмистра оказался на запоре и выглядел брошенным: печь не топилась, на подворье не сновали работники, задавая корм скотине.
– Должно, бежал в страхе, – высказал догадку Ивашка Кузнец. Заломив набекрень шапку, чуть прикрыв ею кудрявые волосы, он собирался красоваться перед самарскими девицами, а они в страхе по чуланам, должно, попрятались.
– Тогда едем на двор бургомистра Ивана Халевина. Так даже сподручнее нам будет, при городском-то начальстве, – решил Иван Жилкин и повернул коня по улице дальше. Проехали рынком, чуть поднялись к земляной крепости и остановились у добротного подворья, огороженного тесовым, заботливо подогнанным – щелочки малой не сыскать – забором. Калитка была на запоре.
– Торкнись, князь Ермак, – попросил Иван Яковлевич давнего бузулукского дружка. Гордей Ермак с готовностью тихо присвистнул, зыркнул с седла на закрытые парадные двери дома и, не слезая с коня, тупым концом копья стукнул несколько раз в калитку. На стук у амбара поднялись на задние лапы привязанные на цепи псы.
– Не бургомистр ли вызверился на нас со своей родней, со сна не разобравшись? – засмеялся атаманов адъютант Василий Иванов. – Тогда лучше было бы в город и не входить вовсе.
– Идет бургомистр. – Голубые глаза князя Ермака вспыхнули радостными огоньками. – Это не он на нас лаял!
Казаки засмеялись шутке старого Ермака, потом почтительно замолчали – Иван Халевин, набросив на тельную рубашку полушубок, скользя сапогами по пушистому снегу, встретил гостей сам, поспешил открыть широкие ворота и впустить всадников на подворье. Полушубок соскользнул с плеч на снег, и бургомистр не спеша поднял его, отряхнул, надел в рукава, не застегивая пуговиц.
– Добро пожаловать, желанные гости от государя Петра Федоровича! – Иван Халевин снял шапку и поклонился казакам. – В добром ли здравии батюшка государь и его верноподданный атаман Илья Федорович? – спросил степенно и уверенно. Прежде не раз бывшего в Самаре отставного солдата Ивана Жилкина бургомистр знал в лицо, по его черной повязке на пустом левом глазу. – А сам, стало быть, батюшка атаман еще в пригороде Алексеевске пребывает? Или на подходе к городу?
Иван Яковлевич ответил, что государь Петр Федорович и его походный атаман, слава богу, в добром здравии и на конях. А бургомистру надобно не мешкая собрать самарских жителей и сделать выход навстречу атаману, дав тем знать государю, что город приклоняется ему по доброй воле и служить государю все готовы с чистым сердцем и с полным рвением души.
– О том, батюшка Иван Яковлевич, не изволь беспокоиться, – завеличал бургомистр отставного солдата, но с достоинством, по своему чину, и с легким поклоном головы. – Теперь же разошлю людей за купеческими старшинами и за отставными казацкими командирами. Сообща все и порешим.
– Делай все, бургомистр, без мешкотни, – поторопил Иван Жилкин, – потому как походный атаман уже совсем близко, а ему город надобно изготовить к крепкому супротивлению противным государю войскам, кои могут быть и не в большом от Самары расстоянии.
– Как бы, батюшка Иван Яковлевич, беспорядка в городе не возникло, ежели наедет сюда множество разного люда, – высказал беспокойство бургомистр, сам имея в виду – не начнут ли казаки грабить брошенные дома знатных самарцев. Иван Яковлевич понял, о чем хлопочет бургомистр, сурово заверил:
– За моих казаков не печалься, бургомистр, они порядок в городе досматривать будут. К сему часу я уже взял под стражу пушки на бастионе, воинский цейхгауз, питейные дома да погреба винные, чтоб пьянства никакого не учинилось.
– То доброе дело, – порадовался бургомистр. – Потому как город остался, право, что дитя без присмотра.
За спиной Иван Яковлевича, у распахнутых ворот, загомонила толпа священников с протопопом Андреем Ивановым. Втиснувшись скопом, поклонились. Протопоп благословил подошедшего к нему Ивана Жилкина, советуясь, спросил:
– Скажи, батюшка, что ж нам теперь делать? В полном смятении души пребываем, в неведении и в растерянности, малолетним детям уподобились, едва бежал наш защитник комендант…
Иван Яковлевич расправил плечи, оглядел священников единственным глазом. Сказал с важностью и медленно, чтоб все уразумели и не переспрашивали зря:
– А вот я вам што прикажу, святые отцы. Едет сюда с немалой силой государев полковник. Дак вы встретьте его со кресты и образами. И с колокольным звоном. А протчия жители пущай встречают хлебом и солью. Вот вы ведь по наущению синода государя Петра Федоровича беглым казаком Пугачевым называете. Нет, это неправда! – Иван Яковлевич для большей убедительности ногой притопнул, выказывая свой гнев. – Ошибаетесь, святые отцы, по своему неведению и по дурному наущению! А он истинный государь. Он и сам изволит говорить своим атаманам, казакам и протчему народу, што когда он странствовал двенадцать лет, то называли его разно: иногда Сидором, иногда Карпом. А ныне, невесть почему, называют уже Пугачевым. Да он на это теперь не посмотрит! Народ давно признал своего истинного государя и животы положить за него готов!
На подворье бургомистра Халевина довольно быстро набилась изрядная числом толпа самарцев. Сквозь массу оробевших людей с трудом протиснулся и встал рядом с Иваном Яковлевичем его сын, барабанщик Ивашка Жилкин.
