– Если так пойдет и дальше, то в недалеком будущем нам придется ездить в Америку, чтобы полюбоваться самыми лучшими картинами европейских художников…
– Indeed…
[49] Мы можем покупать…
– Конечно. Но как бы вы ни старались заполнить произведениями искусства все ваши небоскребы, чего у вас никогда не будет, так это до́ма, которому всего каких-нибудь четыреста или пятьсот лет.
Американка на мгновение задумалась, а потом произнесла:
– Иметь старый дом?.. Но это же очень просто: я могу купить его и увезти с собой в Америку…
– Разумеется, вы сможете получить груду камней; но неужели вам удастся забрать с собой и его душу?
– Душа дома… Что это такое?
– Если вам угодно, то это атмосфера, окружающая дом, место, с которым он неразрывно связан, все, что придает ему неповторимость, очарование, в каком-то смысле его лицо; да возьмите хотя бы мох, который каждую весну зеленеет на его крыше… Все это невозможно пересадить на другую почву. У вашего дома всегда будет вид изгнанника.
Через три месяца американка пригласила меня в свое имение под Парижем, где она жила. Мне очень нравилось это место, где с террас дома открывались бескрайние дали. Но каково было мое изумление! Огромное строение, внешне напоминающее старый замок, заслонило собой красивый пейзаж.
– О мадам, какое несчастье – иметь подобное соседство! Вы могли наслаждаться таким прекрасным видом!
Американка улыбнулась и сказала:
– Вы говорили мне о домах, возведенных четыре-пять веков назад, так вот, замку, который вы сейчас видите перед собой, шестьсот сорок лет, что удостоверяется в фактуре. Мне не составило труда его приобрести. Я позвонила по телефону своему поверенному и сказала: «Мне нужен замок, построенный шестьсот лет назад. Купите». И тут же начались подготовительные работы: вырыть здесь, там снести, пронумеровать камни. А еще я сказала, что хочу иметь черепицы, покрытые мхом. Подойдем к нему поближе, и вы увидите…
И она повела меня к замку.
– Не правда ли, мой замок удивительно красив?..
– Очевидно, у него был шикарный вид там, где он стоял раньше. Но не кажется ли вам, что здесь он выглядит, так сказать, чужаком?
– Ах да! Не хватает того, что вы называете… как вы говорите?.. атмосферой? Мы позаботились и об этом. Сняты все планы, и как только замок прибудет в Америку…
– Как? Вы собираетесь перевезти его туда?
– Разумеется… Дело вот в чем: я купила его и намеревалась оставить здесь. В Америку я бы отправила другой, мне предлагали еще более старое строение. Но я должна вам объяснить. Я послала фотографию замка, который вы видите здесь, своему сыну Харри, занимающемуся искусством. Он нашел, что это изумительное здание. Он хочет именно этот замок, и никакой другой! Харри не может приехать во Францию по причине морской болезни. Тогда я сказала ему: «Я отправлю замок в Америку». Сделать это будет так же несложно, как было несложно доставить его сюда; после того как камни пронумеруют и уложат в ящики, этот милый старый замок сможет совершить путешествие вокруг света. Но сначала надо было перевезти его сюда. Я собираюсь устроить праздник, и часть его программы предусмотрено провести в старой усадьбе. Сразу по окончании этого показа его снова разберут, пронумеруют и упакуют; мой архитектор дал письменное обещание, что через пять месяцев замок восстановят в имении Харри, на берегу Мичигана…
Американка помолчала, а затем продолжила:
– А что касается того, что вы называете атмосферой… По распоряжению архитектора был записан ветер, дующий в этих краях, пение соловья, стрекот сверчка, колокольный перезвон…
Она окликнула слугу и велела принести фонограф; из аппарата полились перечисленные выше звуки.
– Ветер получился не очень удачно, – извиняющимся тоном сказала американка, – я уже распорядилась о том, чтобы его записали еще раз…
IX. Перед «Олимпией» Мане в Лувре
Встреча художника Тоше с Мане в Венеции. – Как Мане работал. – Мане и итальянская живопись
Однажды в Лувре мне показалось, что в посетителе, который остановился перед «Олимпией», я узнал художника Шарля Тоше. Я подошел поближе. Это действительно был он. Заговорив с ним, я напомнил ему, что он когда-то обмолвился о своих встречах с Мане.
– Но скажите, как вы с ним познакомились?
– Это было в Венеции. Я зашел в кафе «Флориан», чтобы поесть мороженого. Высокий художник, чей изящный силуэт был мне знаком, устроился за соседним столиком вместе с женой. Величавая осанка мадам Мане произвела на меня сильное впечатление. Когда ее зонтик упал, я нагнулся и поднял его. Мане меня поблагодарил и сказал: «Я вижу, что вы француз… Господи, как я скучаю здесь!» Мадам Мане улыбнулась. Ее розовое и детское лицо просияло под широкополой шляпой. «Эдуар любит шутить, – заметила она, – он, как обычно, строит из себя парижанина».
– Мсье Тоше, скажите, именно во время этого пребывания в Венеции Мане нарисовал свою знаменитую картину «Сваи Большого канала»?
– Да. И как увлекся Мане этим мотивом! Белая мраморная лестница поднималась к бледно-розовым кирпичам фасада, кадмиевым и зеленым цоколям! Игра тени и света на поверхности воды, волнуемой проплывающими лодками, привела Мане в восторг: «Будто всплывают донышки бутылок из-под шампанского!» Как-то я плыл вместе с ним в его гондоле, и сквозь ряд гигантских искривленных свай, голубых и белых, мы любовались куполами несравненной церкви Санта-Мария делла Салюте, которую так ценил Гварди. Мане воскликнул тогда: «Я помещу там гондолу, ведомую лодочником в розовой рубахе, с оранжевым платком вокруг шеи, одним из тех красивых парней, смуглых, как абенсеррахи!»
[50] Несколько обитателей виллы Медичи
[51] слушали с соседней лодки рассуждения Мане. На последних словах они захихикали. Я услышал, как кто-то выкрикнул: «Какая банальность!»
– В Священной истории я прочитал, что, завидев пророка, дети стали смеяться над ним. Из соседнего леса вышел медведь и сожрал смельчаков. Вот если бы бог живописи, дабы отомстить за Мане, вызвал из глубин канала какое-нибудь морское чудовище!..
– Бог живописи поступил лучше! – перебил меня Шарль Тоше. – Он наслал на них медведя по имени Забвение, поглотившего художников той эпохи со всеми их официальными мэтрами, среди которых Мане чувствовал себя так же, как пес с привязанной к его хвосту кастрюлей.
– Задевали ли Мане насмешки его современников? К примеру, Сезанн, которого однажды толкнул на улице какой-то прохожий, воскликнул: «Что, разве не известно, что я Сезанн?»
