Кроме того: «Означенная рана, также огнестрельная, имеет вид канала, проходящего от позвоночника через костное вещество и оканчивающегося слепым концом с левой стороны брюшной полости, откуда была удалена деформированная пуля»
[181].
После этого ранения Распутин повалился навзничь. В момент окончательного сближения, а преступник действовал быстро, прозвучал третий выстрел.
И эта последняя пуля, как утверждает Косоротов, уже поразила жертву, лежащую на земле. Судмедэксперт поясняет: «Рана же головы, при его росте и предшествовавшем кровотечении была нанесена, когда он уже лежал, выстрелом из револьвера в лоб»
[182].
Она была, собственно, контрольным выстрелом и прошла насквозь. След этого выстрела имеется и на полицейской фотографии. Отметим для себя и силу двух из трех выстрелов, пробивших тело навылет.
Еще одно уточнение сделал судебный врач во время исследования тела Распутина: «При осмотре шубы на ней никаких повреждений, соответствующих ранам, обнаруженным на теле, найдено не было, ввиду чего эксперт Косоротов высказал заключение, что в момент нанесения Распутину ран последний был одет лишь в две рубахи, без шубы»
[183].
Этот момент важен вот почему: следствие должно было ответить на вопрос, где был произведен первый выстрел и что в холодный зимний день Распутин сначала находился именно в помещении дворца, откуда бежал, и был убит на сугробе прямо у деревянных тумб забора. Именно оттуда он был унесен в дом.
Очевидно и то, что перед убийством какое-то небольшое время ушло на спуск Распутина по винтовой лестнице – а это не более 20 секунд, и на то, чтобы Юсупов позволил ему снять шубу.
Уже из данного описания неминуемо встает один вполне очевидный вопрос: а кто был тот стрелявший человек?
2.
Удивительно, но помимо полиции, помимо прокуроров, прессы и даже английской разведки, о чем речь пойдет ниже, свое дознание вел еще один человек, и ему удалось многого добиться для понимания того, кем был тот самый таинственный ночной посетитель дворца.
Этим «Эркюлем Пуаро» оказался чрезвычайно близкий к Распутину Арон Симанович, который по горячим следам выяснил реальную картину произошедшего с Григорием Ефимовичем. И его действия также фиксирует 751-е дело, в котором сообщается: «…Симанович утром 17 декабря отправился к нему на квартиру, где от дочерей узнал, что Распутин ночью куда-то уехал и домой не возвращался. Вскоре на квартиру Распутина приехала Мария Евгеньевна Головина, в присутствии которой дочери Распутина, заявив Симановичу, что им известно место пребывания отца, отказались такое указать Симановичу. В это время Головина дважды звонила по какому-то номеру по телефону, ведя переговоры на английском языке, и сообщила, что Распутин скоро будет домой. Однако, не дождавшись его возвращения, она поехала за ним сама, но там, где, по ее сведениям, полученным от дочерей Распутина, последний должен был находиться, она его не нашла, о чем по телефону сообщила Симановичу, высказав при этом предположение, что с ним что-то случилось. Тогда дочери Распутина рассказали Симановичу, что около часа ночи к ним на квартиру по черному ходу явился молодой человек, известный им по прозвищу „маленький“, которому открыл дверь сам Распутин, все время его ожидавший, как между ними было условлено. Войдя в квартиру, гость справился у Распутина, нет ли у него кого-нибудь постороннего, на что Распутин ему ответил: „маленький, никого нет, не бойся, миленький“. Разговор этот слышали проживавшие с Распутиным родственницы Катя и Нюра, дочери же его в это время спали. Девушка Катя к этому добавила, что, когда Распутин уходил из квартиры со своим гостем, то, закрывая за ним дверь, она видела „маленького“ в лицо и признала в нем молодого человека, несколько раз ранее посещавшего Распутина, фамилии которого она не знала, и только 17 декабря Головина ей объяснила, что „маленьким“ называли Феликса Феликсовича князя Юсупова, графа Сумарокова-Эльстона»
[184].
Это и позволило Симановичу оперативно установить личность ночного посетителя, а затем посетить соседний с дворцом Юсуповых полицейский участок, где Арон имел разговор с начальником этого учреждения, о чем потом сообщил следователю. Так как там, по его расчетам, должны были многое знать о событиях ночи 17 декабря.
И вот какие показания Арона Самуиловича записал Ставровский: «Выяснив таким образом лицо, увезшее Распутина, Симанович отправился в 3-й участок Казанской части, расположенный напротив дома князя Юсупова, где узнал от пристава, что ему постовой городовой докладывал относительно произошедшего в минувшую ночь у названного дома. Со слов пристава Симанович понял, что после часа ночи городовой видел, как к дому-особняку князя Юсупова подъехал светлый открытый автомобиль, после чего спустя несколько минут послышались выстрелы и женские крики. Через несколько же часов за ограду особняка был подан черный автомобиль с незажженными огнями, в котором находился какой-то темный груз, вынесенный из боковой двери особняка, после чего автомобиль уехал в неизвестном направлении…»
[185]
Рассказ Симановича привел к тому, что прокурор Ставровский вызвал на допрос пристава 3-го участка Казанской части Александра Рогова. Полицейский уверял следователя, что Арон Самуилович «к Рогову, по словам последнего, не являлся, а вероятно, он был у пристава 2-го участка Адмиралтейской части, расположенной на Набережной Мойки, как раз напротив дома князя Юсупова»
[186].
Пристав Рогов очевидно лукавил. Да, если информацию о подъезжающем к дому Юсупова светлом открытом автомобиле и выстрелах на улице мог сообщить только дежуривший в ту ночь на Набережной Мойки городовой Ефимов, то тот факт, что «за ограду особняка был подан черный автомобиль с незажженными огнями, в котором находился какой-то темный груз», Ефимов видеть не мог.
И вот почему: теперь настало время вспомнить, что поведал прокурорам о судьбе убитой собаки денщик Нефедов.
«Допрошенный в качестве свидетеля денщик отца князя Юсупова Иван Нефедов показал… Найдя при входе в садик дома № 92 убитую собаку, он по приказу князя Юсупова снес ее в сад при доме № 94, причем труп собаки он пронес через маленькую одностворчатую дверь, ведущую из садика д. 92 в столовую и кабинет князя, и через столовую в коридор, а затем в сад дома № 94»
[187].
Нефедов обрисовал прокурору путь крови жертвы из садика в сад. Это и был путь эвакуации тела Распутина. С фасада вывозить уже не решились – ночной переполох и так привлек внимание постового городового Ефимова и городового Власюка. И тогда тело отнесли в большой сад Юсуповского дворца, расположенный за усадьбой, ворота которого выходят уже на Офицерскую улицу и являются черным ходом из дворца. Труп пронесли по саду мимо внутренних помещений дворцового комплекса – мимо Прачечного флигеля и Конюшенного, выполнявшего роль гаража. Именно к нему и принесли «какой-то темный груз». Конечно, логично выглядело бы, если бы автомобиль заехал глубоко в сад и через арку вглубь парадного двора, и тогда бы процедура укладывания трупа в салон машины прошла незаметно. Однако на улице стояла зима, двор не расчищался, и авто могло надолго забуксовать, привлекая к себе внимание.
