В своих мемуарах «Святой черт» Илиодор пишет о Гусевой: «В течение 1913 года она два раза была у меня в „Новой Галилее“. Во время бесед о причинах моей ссылки и ее последствиях я много рассказывал ей, как и другим гостям, о „блаженном“ Распутине. Она часто прерывала мои речи и горячо-горячо говорила: „Дорогой батюшка! Да Гришка-то настоящий дьявол. Я его заколю! Заколю, как пророк Илья по велению Божию заколол 450 ложных пророков Бааловых!“»
Более того, Илиодор описывает, как уже вооруженная ножом Хиония Гусева совершила в конце мая весьма затратное железнодорожное путешествие в поисках Распутина из Царицына в Ялту, оттуда в Санкт-Петербург и оттуда в Тюмень и Покровское. Для себя же отметим, что эти действия она совершала параллельно с подготовкой сараевских террористов, которые 28 мая вышли из Белграда в направлении боснийского Сараево, куда окольными путями им уже было отправлено оружие и взрывчатка.
Почему же возникла идея покушения на Распутина еще в 1913-м, а затем и в 1914 годах? Ответ прост: он стал бы помехой в случае, если бы маховик войны начал раскручиваться. И так уже было.
В 1914 году, буквально накануне покушения в Покровском, Распутин дал интервью писательнице Екатерине Радзивилл. Его высказывание было зафиксировано чиновником особых поручений при Департаменте полиции, откомандированным в распоряжение главного управления по делам печати.
«Я пояснила ему, – пишет Радзивилл, – что не ищу никаких материальных услуг, но прошу оказать мне любезность и рассказать для одной из газет, представительницей которой я состою, действительно ли правда, что Россия объявила бы Австрии войну в прошлом году, если бы он, Распутин, не помешал этому?
– Кто тебе это сказал? – спросил он.
– Так говорят вообще в Петрограде, – отвечала я, – и многие говорят, что вы правы.
– Конечно, прав, конечно, я действовал правильно, – отвечал он с явным раздражением. – Все эти идиоты и болваны, которые окружают царя, только и хотят, чтобы он наделал глупостей. Они думают только о себе и как бы устроить свои делишки. Но война – преступление, которое может совершить одна страна против другой. Властитель, объявивший войну, – преступник. Я сказал только правду, когда сказал царю, что он пойдет навстречу своей гибели, если позволит себя уговорить начать войну. Наша страна не подготовлена к войне, да и, кроме того, Бог запрещает войну. Если Россия начнет войну, то на нее обрушатся самые ужасные несчастья.
Я сказал только правду, и я рад, что мне поверили… что касается войны, то все это болтовня, войны не будет, а если и будет, так я наведу порядок так, что она скоро кончится»
[211].
Тяжелое ранение Распутина сыграло на руку черногорским принцессам. И как воспоминал тесть Феликса Юсупова, великий князь Александр Михайлович: «Во время последнего приезда президента Французской Республики Пуанкаре в Петербург в июле 1914 года, Милица Николаевна напала самым нетактичным образом на Австро-Венгрию и заявила, что „радуется“ предстоящей войне. Царь сделал ей тогда строгое замечание, но ничто не могло остановить „черногорок“ от вмешательства в государственные дела и не выступать в ролях передатчиц пожеланий различных балканских интриганов»
[212].
3.
Близость двух покушений наталкивает на закономерный вопрос: а кто-либо был знаком и с сербскими террористами из «Молодой Боснии», и с сектой попа-расстриги Илиодора?
Да. Этим человеком был известный народоволец, активный подпольщик и эсер: так называемый «охотник за провокаторами» – русский политэмигрант Владимир Львович Бурцев. Он встречался в 1914 году с одним из важных деятелей «Молодой Боснии» Гачиновичем, который напрямую обращался к нему в поисках оружия и боеприпасов
[213].
И Бурцев же вел потом переговоры с тайным посланцем Департамента полиции Манасевичем-Мануйловым, уполномоченным купить находившиеся за границей компрометирующие царскую чету и Распутина документы Илиодора, доверенным лицом которого он выступает. Кем же был в действительности этот революционер? Оставим этот вопрос открытым. Но укажем и еще на одно совпадение: марка пули для пистолетов, которыми были вооружены сербские террористы, и пуля, которую определил эксперт уже в связи с осуществленным убийством Распутина, совпадают – это браунинг /F.N./ калибра 7,65.
Покушение Гусевой хоть и нанесло Распутину серьезную рану, однако после излечения в больнице Тюмени Григорий Ефимович отбыл в Петроград, который уже был столицей страны, ввергнутой в войну.
Там Григория ждал другой заговор, завершившийся событиями ночи с 16 на 17 декабря 1916 года, которые переполошили весь Петроград.
Другой заговор ждал и Хионию Гусеву. 29 марта 1917 года ее документы затребовал к себе новый министр юстиции Керенский. И уже через двадцать дней, 19 апреля 1917 года, из Советского подъезда Зимнего дворца полетело в Тобольск личное распоряжение министра об освобождении Хионии Гусевой от пребывания в психиатрической лечебнице, куда она была помещена
[214]. Фактически очевидная преступница выходила на свободу.
А после Октябрьской революции, 29 июня 1919 года, на паперти Храма Христа Спасителя в селе Покровском, но Московской губернии, эта же женщина нанесла ножевой удар патриарху Тихону
[215]. И за это… она тоже была амнистирована. Но на этот раз уже не как сумасшедшая девственница-сифилитичка, а как мать двоих красноармейцев.
ГАРФ, Ф. 124, Оп. 57, Д. 745, Лл. 22–23–23 (об.)
Глава 13
Англичане
1.
Известно, что идеей брака Алике Гессенской и будущего императора Николая II была недовольна родная бабушка принцессы, английская королева Виктория. Пытаясь расстроить этот брак, она даже писала 29 декабря 1890 года принцессе Виктории Баттенбергской: «Так дальше продолжаться не может. Папа должен настоять на своем, и Алики больше не следует посещать Россию… Российское государство настолько плохое и прогнившее, что в любой момент там может случиться что-нибудь ужасное»
[216].
