Секретарь Распутина Арон Симанович подтверждает все вышесказанное, когда, описывая печальное утро, припоминает разговор с дочерьми покойного и выясняет странную взаимосвязь.
«У меня уже не было сомнений, что Распутин сделался жертвой страшного заговора.
– Как же Юсупов с ним встретился? – удивленный, спросил я. – Ведь они были большие враги.
– Через Маню Головину, – к моему удивлению, ответила дочь Распутина.
Для меня это было непонятно. Головина была фанатичной поклонницей Распутина, и я не мог себе представить, что она могла бы явиться участницей заговора. Я отправился к Мане Головиной и не скрывал от нее мою тревогу.
– Григорий убит, – сказал ей я.
Но она мне не верила.
– Нет, вы ошибаетесь, – ответила она. – Григорий жив.
Я спросил ее, для какой цели она способствовала сближению Распутина и Юсупова. Для меня было ясно, что она и понятия не имела о заговоре. Она сообщила мне следующие подробности.
Родители Юсупова не были довольны своим сыном, и поэтому послали его для получения образования в Англию. Только после убийства из-за какой-то проститутки
[296] на дуэли старшего брата ему было разрешено вернуться в Петербург. Так как Феликс был гомосексуалистом, то родители пытались его вылечить с помощью Распутина. Лечение, которому подвергался Феликс, состояло в том, что Распутин укладывал его через порог комнаты, порол и гипнотизировал. Немного это помогло. Но Феликс поссорился с Распутиным, так как последний был против его брака с дочерью великого князя Александра Михайловича, Ириной. План женитьбы Юсупова на великой княжне Ирине имел целью влить несметные богатства князей Юсуповых в семью Романовых.
Князья Юсуповы были татарского происхождения. Поэтому Распутин часто говорил, что в их жилах не течет русская кровь, и советовал Николаю не выдавать Ирину замуж за Феликса Юсупова, так как он вообще не мог быть мужем. Молодой Юсупов узнал об этих выражениях Распутина и страшно возмутился. Произошло очень бурное столкновение, после которого они не встречались, пока их опять не помирила Маня Головина»
[297].
Признание Головиной в любви к Феликсу Юсупову зафиксировано в неожиданном документе – показаниях бывшего министра Протопопова Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. Вот что он говорит: «К вечеру П. А. Бадмаев
[298] мне сообщил, что М. Е. Головина ему призналась в своем горе. Она знала накануне о намерении Распутина кутить и ужинать у Юсупова. Его же Распутин звал „маленький“, она все это скрыла от А. П. Балка
[299] и меня, потому что была неравнодушна к кн. Ф. Юсупову и боялась обвинения его в убийстве „отца“, которого тоже любила и почитала»
[300].
Да, действительно, Маня разрывалась между преданностью Распутину и любовь к Юсупову. Но любовь к последнему все же взяла верх, и не приходится сомневаться, о ком идет речь, когда Юсупов пишет: «Позвонила меж тем м-ль Г. Рассказала, что человек двадцать распутинцев-фанатиков собрались у ней дома и поклялись мстить. Она своими ушами все слышала. Потому умоляет быть осторожными. Возможно покушение»
[301].
Глава 17
Подозреваемые. Пуришкевич
1.
Владимир Митрофанович Пуришкевич был уроженцем Бессарабии, от которой он и был избран в Государственную думу. В 1915 году этот деятельный человек стал начальником санитарного поезда, с которым длительное время находился на Румынском фронте. Там шли кровопролитные бои, и нужда в медицинской помощи была серьезной. К чести Владимира Митрофановича следовало бы сказать, что создание этого санитарного поезда было его инициативой. Этот комфортный состав, наверное, нельзя было бы в полной мере назвать медицинским. Здесь не перевозили раненых. Но имелась обширная аптека с запасами медикаментов, необходимых в полевых условиях и для военной хирургии. Кроме того, тут находилась целая библиотека, рассчитанная на офицеров и часть солдат. Поезд был во многом показательным, и он удостоился даже визита царя, который состоялся 29 мая 1916 года, когда состав прибыл в Могилев.
Дочь Распутина, Мария, хорошо помнила появление депутата Пуришкевича в квартире отца на Гороховой: «Когда жители Санкт-Петербурга впервые поверили в политическое влияние моего отца, к нему несколько раз приходил этот демагог, считавший, подобно многим другим политикам такого типа, что это его миссия – оказывать господствующее влияние на судьбу России. Его амбиции в то время были направлены на то, чтобы занять пост министра внутренних дел, который в сентябре 1916 года
[302] был пожалован Государем Протопопову. С того дня визиты Пуришкевича прекратились, и я помню, как отец иронизировал по этому поводу. Но Пуришкевич, который был готов на что угодно для удовлетворения своих амбиций, уже с того времени начал считать моего отца препятствием, которое он полон решимости устранить»
[303].
В кулуарах думы Пуришкевич стал разыгрывать роль прозревшего слепого и пророка. Орудием своей мести он избирает трибуну. Его разоблачительная речь прозвучала как гром среди ясного неба. Он говорил о всевластии Распутина, о влиянии на царя «темных сил», о германских интригах.
Посол Франции Морис Палеолог отметил в своем дневнике от 2 декабря (19 ноября ст. ст.) 1916 года выступление депутата: «К изумлению своих политических единомышленников, он произвел стремительную вылазку против „позорящих и губящих Россию закулисных интриг“»
[304].
Распутин отреагировал на речь Пуришкевича телеграммой, посланной дворцовому коменданту:
«23 ноября.
Срочно. Ставка. Генералу Воейкову.
Вот, дорогой, без привычки даже каша и та не сладка, а не только Пуришкевич с бранными устами, теперь таких ос расплодилось миллионы, так вот и поверь, как касается душа, а надо быть сплоченными друзьями, хоть маленький кружок, да единомышленниками, а их много, да разбросаны, сила не возьмет, в них злоба, в нас правда. Посмотри на Аннушкино
[305] лицо, для тебя оно лучшее успокоение.
