Впоследствии в своих мемуарах, вышедших в Париже, Юсупов упомянул и о провалившемся плане «А», в котором был цианистый калий. Пуришкевич же в мемуарах, впервые изданных значительно раньше – в Киеве в 1918 году, – делает важное уточнение: «Князь Юсупов показал нам полученный им от В. Маклакова цианистый калий как в кристалликах, так и в распущенном уже виде в небольшой склянке…»
Описанию приготовления яда и манипуляций с ним Пуришкевич посвящает несколько строк, где подробно рассказывает, как Юсупов передает доктору Лазоверту несколько камешков с цианистым калием, и тот строгает яд на тарелку. После чего цианистым калием начиняются пирожные с розовым кремом.
А Юсупов уже в своих воспоминаниях укажет, что общее количество яда получилось огромное, во много раз сильнее того, которое необходимо для смертельного исхода.
Затем, также в своих мемуарах, Юсупов вспоминает, как предложил Распутину попробовать чудесных пирожных. От них жертва не отказалась. Распутин стал ими закусывать мадеру. Известно, что цианистый калий, которым эта еда была начинена, действует за несколько секунд. Но на Григория он почему-то не оказал никакого влияния. Вот как Пуришкевич описывает впечатление Юсупова от неуязвимости Распутина: «Нет, говорит, невозможно. Представьте себе, он выпил две рюмки с ядом…»
[313]
Впоследствии доктор Лазоверт, соучастник покушения, сообщил незадолго до своей смерти, что не смог нарушить клятву Гиппократа и вместо яда положил Распутину безвредный порошок. Этим и объясняется то, что жертва пребывала в нормальном состоянии
[314].
Сегодня находятся исследователи, которые считают, что яд был и он был нейтрализован действием крепленого вина и пирожными. В подтверждение своих слов они даже утверждают, что у Распутина «пусть и получившего смертельную дозу, проявились все признаки интоксикации: обильное слюноотделение, раздражение слизистой горла»
[315].
Но из самых банальных данных известно, что на телах людей, отравившихся цианистым калием, имеются очевидные признаки: вишнево-красный цвет ушных раковин и трупные пятна. Во время вскрытия головного мозга чувствуется запах горького миндаля.
А что же нам говорит об этом патологоанатомический осмотр тела Распутина из прокурорского дела? А вот что: «Обнаруженный при вскрытии трупа Распутина спиртовой запах из черепной полости и от содержимого желудка, а также состояние слизистой оболочки этого органа указывают, по мнению врачей, на то, что покойный в момент наступления смерти находился в состоянии алкогольного опьянения»
[316]. Ни о каком яде здесь даже не упоминается. Интоксикация в таком очевидном случае была только алкогольная.
И что еще более интригующе, это заявление Маклакова, который пишет: «Пуришкевич пошел еще дальше; он утверждает, будто даже цианистый калий я дал Юсупову. Это совершенная неправда…»
[317]
Зачем же тогда была затеяна вся эта история с цианистым калием? Был ли у нее смысл?
3.
Считается, что рассказ о попытке отравления Распутина впервые появился в воспоминаниях Пуришкевича, опубликованных в Киеве еще в 1918 году. Но оказывается, что этот сюжет появился значительно раньше. Корреспондент газеты «Русские ведомости» передал специально для редакции по телефону из Петрограда подробный материал, опубликованный 19 декабря 1916 года в № 293. Вот как описано это в подробной криминальной хронике: «По одной из версий, первоначально было задумано покончить с Распутиным посредством отравления его цианистым калием. Отравить хотели во время пирушки в том доме, куда был привезен Распутин. В числе находившихся там лиц был, говорят, врач, который должен был выполнить эту миссию, но поведение одного из заговорщиков преждевременно обнаружило готовящееся отравление, и намерение это было оставлено»
[318].
Получается, что с самого начала тема яда не была тайной и даже в газете она излагалась в согласии с мемуарами Пуришкевича, которые выйдут только в 1918 году?!
Однако и там, и в его подробных мемуарах в глаза бросались некоторые весьма важные обстоятельства, изложенные у автора с небольшими расхождениями с принципиальными обстоятельствами дела.
Странным уже выглядело достаточно долгое мемуарное пребывание Распутина в доме Юсупова. Странным было и долгое пребывание его убийц в соседней комнате, куда, по мемуарам, периодически поднимался Феликс, сообщая о том, что яд на Распутина не действует. А у них ведь был с самого начала, как мы видели, и запасной план.
Пуришкевич приводит слова Дмитрия Павловича после очередного прихода: «Погодите, Феликс: возвращайтесь обратно, попробуйте еще раз и не оставляйте его одного, не ровен час, он поднимется за вами сюда и увидит картину, которую менее всего ожидает, тогда придется его отпустить с миром или покончить шумно, что чревато последствиями»
[319]. Феликс Юсупов в своих мемуарах пишет, что он предложил Распутину остаться в столовой, пока у жены гости.
«Войдя в дом, я услышал голоса моих друзей. Покрывая их, весело звучала в граммофоне американская песенка. Распутин прислушался:
– Что это – кутеж?
– Нет, у жены гости, они скоро уйдут, а пока пойдемте в столовую выпьем чаю»
[320].
Если читателю когда-либо случится побывать в этом странном полуподвале во дворце Юсупова, то он волей-неволей отметит одно обстоятельство: место, где пировал Распутин, и так называемый кабинет, куда якобы удалялся князь, разделяет всего несколько шагов. И пройти туда Распутину в любом случае не составило бы труда. Даже минутная отлучка Феликса возбудила бы подозрение! Более того, любой разговор в соседней комнате мгновенно насторожил бы Распутина.
Но именно туда, где будто бы, по словам Феликса, находилась его жена, а на самом деле заговорщики, на глазах у фаворита почему-то поднялся привезший его шофер.
Вот как описывает Пуришкевич этот момент: «Еще мгновение – слышим сухой стук автомобиля, топот стряхивающих снег ног внизу и голос Распутина: „Куда, милой?“ Засим дверь от столовой закрылась за обоими приехавшими, и, через несколько минут, снизу по лестнице поднялся к нам д-р Лазоверт в своем обыкновенном костюме, снявший и оставивший внизу шоферские доху, папаху и перчатки»
[321].
