Знаю также, что поручик Пхакадзе, будучи женихом, имел исключительное влияние на Распутина, лично предполагаю, что Пхакадзе, как кавказец, не оставит без мести смерть Распутина.
Лично я ни в каких отношениях с Распутиным не находился. Встречая его в квартире Гюллинга, я был лишь немым свидетелем веселых ужинов. Первое время меня даже не приглашали в те дни, когда бывал Распутин, и только лишь по настоятельной моей просьбе, вызываемой весьма понятными интересами к личности Распутина, я трижды был в его компании, причем один раз участником одного из ужинов был американец Ньюман, специально для этой цели приглашенный Гюллингом.
О возможности какой-либо демонстрации в день похорон Распутина не слыхал, а вообще о вышеупомянутой группе офицеров затрудняюсь сказать, так как, видимо, последние дни они меня избегали. Сам лично в подобной демонстрации я участвовать и не думал.
Л. Воронин
Подполковник Прутенский»
[393].
Вообще Воронин довольно просто открещивался от многих подозрений. Однако гарантийное письмо Распутину на сумму в 1 миллион рублей в виде посреднической суммы, или комиссионных, в деле продажи «Мурманской концессии» и «Добровольного флота» наводит на размышления. Тем более, как явствует из документа, договор-то был «домашним», то есть не предполагающим обнародования ни при каких обстоятельствах.
«Милостивый государь
Григорий Ефимович
Настоящим обязуюсь уплатить Вам здесь в Петрограде в русской валюте один миллион рублей, если благодаря Вашему содействию будет достигнуто соглашение между нашей фирмой и Добровольным флотом о покупке последними у предложенных нам и Вам известных торговых пароходов общего тоннажа не менее 50 000 тонн»
[394].
Сумма в 1 миллион рублей, да еще и комиссионная, в качестве презента от человека, чье состояние исчислялось лишь суммой в 100 000 финских марок, наводила на серьезные размышления. Вся эта затея с кораблями могла быть прикрытием для посреднической акции Распутина.
И, тем не менее, Гюллинг был отпущен.
Но был ли Гюллинг действительно родственником некоронованных властителей Швеции Валленбергов?
Генеалогические данные родства Маркуса, а не его брата Кнута Валленберга указывают на то, что 19 августа 1890 года он женился на Гертруде Амалии Хагдаль, дочери доктора Чарльза Эмиля Хагдаля и его супруги Эмилии Хагдаль, урожденной Гюллинг. Таким образом Гюллинги действительно были родственниками жены Маркуса Валенберга.
Сегодня известно, что министр иностранных дел Кнут Валленберг, родной брат Маркуса, искал возможности сыграть важную роль в процессе примирения России и Германии. Так, в доверительной беседе с немецким банкиром Максом Варбургом, который вел в Стокгольме неофициальные переговоры о возможности вступления Швеции в войну против России, шведский министр иностранных дел заметил: «Для меня есть одно решение: это союз трех империй… Но я опасаюсь, что немцы будут чересчур жесткими, потребуют слишком много земель у России»
[395].
Идея Валленберга заинтересовала Варбурга, и он запросил Берлин об инструкциях в отношении переговоров с Валленбергом. Рейхсканцлер Бетман-Гольвег рекомендовал рассеять подозрения Валленберга насчет жестких условий мира, заявив, что: «мы должны ограничиться необходимыми в военном отношении изменениями границ и торговым договором»
[396].
В итоге гамбургский банкир выразил готовность, если это будет нужно, вновь поехать в Стокгольм, но уже для обсуждения возможности шведского посредничества между Россией и Германией и перспектив сепаратного мира
[397].
Вот для чего нужен был Оскар Гюллинг и для чего он встречался с Распутиным и, видимо, какими-то еще политическими деятелями Российской империи, возможно, с теми, что названы в разговоре с Хохен-Эстеном.
ГАРФ, Ф. 111, Оп.1, Д. 2979, Л. 270, Лл. 290–291
Глава 23
Мир любой ценой
Российская империя была втянута в изнурительную войну со своим главным торговым партнером Германией. Армии обеих стран были сильны, и народы изматывали друг друга в заведомо бессмысленной войне.
В 1916 году армии Франции и Британии держались исключительно на костях армии русской. Военный министр генерал В. А. Сухомлинов вспоминал, как задолго до этого в первые дни войны к нему обратился английский посол Бьюкенен, по словам Сухомлинова, «не признававший никаких других интересов, кроме английских».
«Но и в этом, казалось бы, естественном побуждении британский сверхэгоизм сказался характерно, когда г. Бьюкенен явился ко мне в начале войны с требованием об отправке корпуса русских войск в Лондон. Экспедицию эту, для охраны английской столицы, предполагалось направить через Архангельск, куда прибудет необходимый для этого английский флот. От военного министра удовлетворение подобного оригинального требования совершенно не зависело, а в Ставке великого князя Верховного главнокомандующего нашли, что Бьюкенен сошел с ума. Николай Николаевич предложил собрать на Дону полк из стариков и этих бородачей казаков отправить в Лондон. От этого Бьюкенен, конечно, отказался – ему желателен был целый корпус, на случай появления на цеппелинах германцев, которых опасались в Англии»
[398].
Конца войне не было видно, и логично, что и Россия царская, и Россия Временного правительства, и Россия большевиков были обречены заключить мир с Германией. И действия к этому стали предприниматься в нейтральных странах.
И вот, когда в начале мая 1916 года тогда еще заместитель председателя Государственной думы Александр Протопопов, возглавлявший делегацию думы и Государственного совета во Францию и Англию, возвращался в Петроград, он навестил ясновидящего Карла Перрена, обладавшего связями с германской и австро-венгерской политической элитой. Этот медиум и гипнотизер проживал в Стокгольме. Французская контрразведка сообщала, что чародей был посредником Протопопова «при переговорах относительно сепаратного мира. Между ним и министром до последнего времени велась переписка при посредстве официальной вализы российской миссии в Стокгольме»
[399].
