– Ну хочешь, посели его пока что у себя
дома, – ехидно посоветовала секретарша, а когда Бенуа пояснил, что именно
думает об этом предложении, она захохотала и отключилась со словами: «Ну ладно,
мне и свои дела надо делать!»
Вот уж правда, что «бордель де мерд», подумал
Бенуа не без некоторой растерянности. Вы что же, мадам и месье, думаете, у меня
тысяча глаз и тысяча рук? И, что характерно, тысяча ног?! Одного русского
встречай и вези его в Медону, к Себастьену. За вторым следи и сопровождай его
на рю Друо, а потом туда, куда он ринется, побывав в разгромленной квартире
своей девчонки. У третьего русского вытаскивай бумажник с документами... Бенуа
д`Юберу разорваться или как?
Впрочем, тут же Бенуа вспомнил, что третье
задание ему совсем не обязательно выполнять самому. Главное, чтобы оно было
сделано. Русским паспортом для последующей продажи может заняться кто угодно из
его ребят, тот же Тьерри. Что касается встречи бесценного гостя, то он, очень
может быть, еще и не прилетит. Плохо то, что Бенуа никогда его не видел, –
только фотографию, ну и словесный портрет знает. Как бы не упустить!
А впрочем, все решаемо. Надо заскочить в одну
маленькую лавочку вот здесь же, на углу, позади Галери Лафайет, и попросить
набрать на компьютере нужный текст. И все: русский, который и сам не знает, кто
его будет встречать, ни за что не пройдет мимо Бенуа, как только увидит на
плакатике свои имя и фамилию. С тем другим русским по фамилии Понисофски, на которого
Бенуа хотел просто полюбопытствовать, дела будут обстоять сложней. Не
исключено, что его даже увидеть не удастся... Но и это ничего, тотчас попытался
утешить себя Бенуа. В конце концов это любопытство рано или поздно будет
удовлетворено, увидит он месье Понисофски, встретится с ним лицом к лицу –
буквально завтра. Так что сегодня можно и потерпеть. Маршрут Понисофски заранее
известен: он сядет в «Руаси Бас», доедет до Опера и отправится на рю Друо, в
тот самый дом, откуда недавно ушел Бенуа и где его ждет сюрпризец не из
приятных. Да, этого «рускова» не потерять даже при желании.
Он на рысях домчал до компьютерной лавочки,
где владельцы скучали от отсутствия заказов, через пять минут вылетел оттуда и,
на ходу сворачивая в трубочку лист бумаги с отпечатанным на нем текстом,
помчался к Опера, как будто за ним черти гнались. Время поджимало!
А вот и остановка, вот и автобус – стоит
наготове. Бенуа только успел заскочить на площадку, как дверцы за его спиной
сомкнулись. Водитель – здоровенный араб – покосился на ролики, которые Бенуа не
успел снять, качнул головой, но ничего не сказал: взял восемь евро, выдал
билет, проследил, чтобы Бенуа его прокомпостировал. И молчал, и больше на
пассажира не глядел: устремил все свое внимание на дорогу.
И правильно сделал, козел. Наверное, успел уже
просечь, что отнюдь не все в Париже так уж обожают всякую черномазую рвань,
которая понаехала в страну из бывших колоний и ведет себя понаглее иных
коренных французов. Конечно, Бенуа был не такой дурак и не собирался на всех углах
кричать, что он расист: после поражения Ле Пена на прошлых выборах это словечко
стало не просто непопулярным – почти преступным. Даже в провинции народ резко
полевел. Вы только поглядите на этих толстых деревенских клуш, которые кудахчут
в защиту прав человека вообще и прав черного меньшинства в частности! Эти дуры
верят всякому печатному слову как Священному Писанию: когда «Монд» в прошлом и
позапрошлом году измывалась над русскими за «зверства над мирными гордыми
чеченцами», они тоже верили! А Бенуа, между прочим, только тогда начал
относиться к русским нормально... И не он один! Теперь Бенуа научился
распознавать своих не по пылким речам, а по взгляду – режущему взгляду
исподлобья, устремленному на всех этих... Наверное, конюр-шофер тоже понимает
значение таких взглядов, оттого и не стал цепляться к наглецу на роликах.
Белому наглецу, заметьте себе!
Бенуа протопал в полупустой салон и уселся
поудобнее – на сдвоенном сиденье, а ноги положил на сиденье напротив. Шофер
поглядывал на него в зеркало, но помалкивал. Перехватив дерзкий взгляд Бенуа,
отвел глаза, набычился, но так ничего и не родил: уставился на дорогу.
И правильно сделал, бико – крайне
презрительная кличка арабов.
Бенуа усмехнулся. Классное словечко! Вообще он
любил такие емкие, выразительные слова. Негросов называют нуар – черный – или
кюло нуар – чернозадый. Русских – русков или попов. Англичан – ростбиф.
Германцев – бош, фриц, шваб, тевтоник. Итальяшек – макарони. Китайцев – шинток.
Япошек – джабс. Кстати, по отношению к шинтокам и джабсам Бенуа почему-то не
чувствовал особой вражды и даже с удовольствием питался в их ресторанчиках,
которых в Париже расплодилось – не сосчитать. Между прочим, Тьерри был самый
настоящий негрос, однако Бенуа к нему относился нормально, назвать его кю нуар,
чернозадым, и в голову не приходило. А как насчет секретарши Себастьена? Она
ведь самая настоящая бико! Но по отношению к ней у Бенуа нет никакой реакции
отторжения, скорее наоборот. А если так, значит, он не настоящий расист?
А, плевать.
Бенуа уселся поудобнее и принялся размышлять,
как он будет объясняться с этим незнакомым «русковом», если тот, как
большинство его соотечественников, не знает ни слова по-французски и даже
по-английски. А, ладно! Как-нибудь. Бля-бля-бля! Он весело махнул рукой,
вспомнив, что эта невинная французская присказка по-русски звучит как
неприличное слово.
Почему-то водитель, в это время покосившийся
на Бенуа в свое зеркало, счел это знаком приветствия ему лично, расплылся в
ответной улыбке и тоже сделал ручкой.
– Ва так фэр футр!
[6]
– буркнул Бенуа и отвернулся к окну.
Вениамин Белинский. Ночь на 31 июля 2002 года. Нижний Новгород
– Может быть, это и есть Холмский. А
может, и нет, – осторожно сказал оперативник, перебирая анкеты. –
Скорей всего, что так. Интересно, кто ж его уложил? И за какие такие грехи?
Белинский, которому этот вопрос адресовался,
промолчал. Не только потому, что не знал ответа, но просто полагал, что это ему
пристало бы задавать вопросы представителям, извините за выражение, внутренних
органов. Он-то свое дело сделал! Приехал по вызову, обнаружил неподвижное тело
со следами проникающего ножевого ранения, сообщил об этом в милицию. Как
правило, врачей со «Cкорой» после этого отпускали – записав, разумеется,
паспортные данные. Однако ему, Белинскому, этот невысокий крепыш, который
представился как оперативный сотрудник Малышев, уехать не позволил. «Будете
понятым!» – приказал он. Видимо, в его понимании понятой был кем-то вроде
опасного преступника: Вене было велено сидеть несходно в кресле, ему даже не
разрешили выйти во двор, предупредить шофера о причине задержки: Малышев послал
для этой цели своего сотрудника.
– Предупредили? – спросил Вениамин,
когда тот вернулся.
