– Ишь, какие швыдкие! Уже тут!
– Думаешь, они в ту же квартиру? –
поглядел в окно Вениамин. – То есть там настолько плохи дела?
– Ничего, нас не запугаешь! – Валя
схватила тяжеленький чемоданчик и ринулась в подъезд. Воздух, чудилось, посвистывал,
разрезаемый ее мощным, тугим телом, в котором было как минимум девяносто кэгэ
живого веса – и при этом, чудилось, ни грамма лишнего жира. И вся она была
такая стремительная, проворная, яркая, свежая, ну в точности валькирия, какими
их всегда представлял себе Вениамин. И не он один, судя по всему: высокий
светловолосый парень в форме МЧС, стоявший на площадке пятого этажа с газовым
резаком в руках, при виде Валентины сделал большие глаза и сказал:
– Ого! Откуда этакая Брунгильда?
Валентина смерила парня надменным взглядом,
потом оценила его рост, ширину плеч и стать, и глаза ее вспыхнули зазывной
улыбкой, но тотчас она заметила обручальное кольцо на его правой руке – и вновь
приняла сугубо деловой вид (одним из правил, свято исповедуемых Валентиной,
было: ни за что не иметь дела с «женатиками»!). Только теперь она взглянула на
подоспевшего Белинского и сказала:
– Да, правда, наше место занято.
Веня, впрочем, и сам уже увидел снятую с
петель железную дверь с номером пятьдесят один, причудливо намалеванным синей и
белой красками. Именно в квартиру пятьдесят один этого дома по улице Ошарской и
была вызвана бригада «Скорой». Позвонили соседи, обеспокоенные тем, что давно
не видели восьмидесятипятилетнюю Анну Ивановну Федину, а сын ее на звонки дверь
не открывает, ни с кем не желает общаться. Только по ночам выходит прогуляться
вокруг дома. Но ночами к нему подходить страшно, ведь он не в себе с детства,
как объяснили соседи, убежденные: что-то здесь нечисто...
Наверное, нечисто, если понадобилось дверь срезать
с петель!
– Живы они там? – спросил Вениамин,
и парень уклончиво пожал плечами:
– Да так, частично.
Готовясь к самому худшему, Белинский шагнул в
коридор – и первое, что увидел в почти пустой комнате без занавесок, – это
очень худой немолодой мужчина, который сидел спиной к двери. Сидел он перед
мольбертом и сильно, резко прижимал к холсту то одну, то другую кисть, отчего
все полотно было покрыто пятнами мрачно-коричневой и тускло-зеленой краски. В
комнате не было никакой мебели, кроме старого, продавленного дивана с обивкой
неопределенного цвета, колченого грязного стола, заваленного кистями, смятыми
тюбиками, грязными тряпками и скомканными газетами, шаткого табурета, уже
названного мольберта, явно самодельного, и развешанных тут и там, а также стоявших
на полу холстов без рам. Все они были покрыты разноцветными пятнами, причем
самого мрачного колера. Психиатр сказал бы, что художник находится в постоянно
депрессивном состоянии, если выбирает только черные, коричневые, мрачно-зеленые
тона. А впрочем, у нездоровой психики свои законы, в том же, что художник явно
ненормальный, Вениамин перестал сомневаться еще раньше, чем вошел в соседнюю
комнату, столь же убого обставленную, и увидел на диване труп. Очевидно, это и
была Анна Ивановна Федина, о которой забеспокоились соседи.
«Долгонько же они сдерживали свое
беспокойство! – изумился Вениамин. – Бабуля умерла не меньше чем
месяца два назад!»
Сухая жара, царившая весь июнь и июль, сделала
свое дело: старушка, бывшая небось и при жизни маленькой и худенькой, теперь
вовсе иссохла и превратилась в некое подобие мумии. Это была очень аккуратная,
аскетическая, можно сказать, картина смерти, и даже запах тления не осквернял
ее.
– Святые мощи, – пробормотала
стоявшая рядом Валентина и перекрестилась.
Вениамин невольно сделал то же самое и
осмотрел труп, почти не сомневаясь, что смерть Анны Ивановны наступила от
естественных причин: проще говоря, от старости. Да, похоже было, что сын не
приложил руку к смерти матери, а возможно, даже и не заметил, как это произошло:
во всяком случае, когда Вениамин попросил его зайти в эту комнату и
удостоверить личность умершей, он натурально вытаращил глаза и вопросил:
– Мама, ты что здесь делаешь?!
И тут же отвернулся, ушел, сел к мольберту,
мгновенно утратив всякий интерес к матери, а может быть, и вовсе позабыв о ней
на очередные два месяца.
– Да, тяжкий случай, – пробормотал
Вениамин и, поискав телефон в комнатах (такового не нашлось), достал из кармана
свой сотовый и вызвал милицию, а также машину из морга. Звонок в «психушку» он
решил отложить до приезда милиции. Наверное, им надо будет снять какой-то
допрос с «художника», хотя вряд ли от этого будет толк.
– Жуть какая! – пробормотала
Валентина, передернув налитыми плечами, и второй эмчээсник, высоченный, очень
худой парень, с явным удовольствием засмотрелся на легкую рябь, пробежавшую по
ее телу. Поскольку палец этого молодого человека не был обременен ювелирным
изделием, Валентина отнеслась к его взору благосклонно. – Они ведь в одной
квартире сколько времени провели, неужели этот тип ничего не чувствовал,
никакого запаха? Неужели ему страшно не было?
– Э, сейчас народ пошел – его так просто
не прошибешь! Просто-таки персонаж Сорогина! – солидно кивнул эмчээсник и
блеснул глазом на Валентину, как бы ища одобрения. Валентина, впрочем, никак не
среагировала на эти слова, продолжая демонстративно передергиваться, –
однако Вениамин насторожился:
– Сорогин? А кто это?
– Писатель, – сделав ударение на
«е», ответил парень, и Веня поразился выражению брезгливости, исказившей его
черты. – Не читали? Ну что вы, это же сейчас пакость номер один в мире.
Ужасную шумиху вокруг него подняли буквально на днях, какая-то организация
выступила против его книг, издательство возмутилось... Я только один рассказ
прочитал, и то не до конца – просто сил не хватило, но то, что мы видим
здесь, – он кивком указал на дверь в соседнюю комнату, – это просто
розовый сад по сравнению с его рассказами! Честное слово!
– Это не он про людоедов пишет? –
спросил Веня. – Про Васю и Костю?
– Во-во, – с отвращением кивнул его
собеседник. – А также про Петю и всех прочих. Специфика у него такая.
Вообще ужас, ужас!
В эту минуту появилась милиция, и разговор
пришлось прервать.
Лицо вошедшего оперативника показалось
Вениамину знакомым, а в следующую минуту он узнал его: это был тот самый
Капитонов, который не далее как позапрошлой ночью встретился с Веней на улице
Минина, в квартире убитого незнакомца. У того незнакомца было несколько пачек
сочинений Владимира Сорогина, «пакости номер один в мире»...
Что характерно, Капитонов тоже мгновенно узнал
Белинского и нахмурился:
