Мон Дье! Этот «русков» не знает о своей
девчонке даже таких незначительных мелочей? Это плохо. Мужчина вообще не должен
позволять женщине иметь какие-то тайны от него, иначе она начинает слишком
много о себе воображать и с ней становится весьма трудно ладить. А впрочем, не
дело Бенуа учить этого русского жить.
– Успокойтесь, мсье По-ни-соф-ски, –
веско сказал он. – Слышите? Сейчас нет времени восклицать и удивляться.
Сначала – дело. Вы нам – свою подпись, мы вам – вашу девочку с ее животом. Вы
же не хотите, чтобы у нее вдруг начались преждевременные роды там, где ей
некому будет прийти на помощь? Не хотите? Ну вот и отлично! Тогда слушайте.
Сейчас пять пятнадцать. В течение получаса к вам прибудет нотариус с
документами. И если вы поведете себя благоразумно, то еще сегодня до
наступления темноты узнаете, где находится мадемуазель Брюн со всем содержимым
ее живота. Но помните – никакой полиции, иначе...
И, выдержав тяжелую, угрожающую паузу, Бенуа
отключился. Теперь надо срочно звонить Себастьену: сообщить, что плод созрел и
садовнику осталось лишь прийти и сорвать его.
Вениамин Белинский. 2 августа 2002 года. Нижний Новгород
Давно не видел доктор Белинский такого ужаса,
какой увидел сегодня в глазах немолодого, измученного человека, открывшего ему
дверь и сопроводившего его к своей дочери (судя по данным диспетчера, это была
пятнадцатилетняя Лариса Вятская), которая лежала на полу в соседней комнате без
признаков жизни. Рядом валялась «чекушка», издававшая острокислый специфический
запах. На этикетке был нарисован ядовито-красный помидор, почему-то очень
злобный и при этом обливавшийся белыми слезами, и значилась надпись: «Уксусная
эссенция 70-процентная».
«Нигде в целом мире, – подумал Белинский
с привычной злостью, – не выпускают в продажу концентрированную уксусную
кислоту. Только у нас. И при этом всем известно, сколько безумцев хлебают эту
кислоту нарочно или нечаянно, по пьянке или по неразумию (дети малые,
например, – из любопытства)... Интересно, сколько она выпила?»
И тут же заметил смятую облатку на полу. Еще
интереснее! Один из сердечных гликозитов, которые пьют от аритмии. Осененный
внезапной догадкой, понюхал губы девушки. Нет, уксусом не пахло. Неужели...
– Лекарство ваше? – показал его отцу
девушки.
– Мое, – с трудом разомкнул тот
посиневшие губы.
– У вас аритмия? – Взялся за пульс –
да, ответ не нужен, аритмия страшнейшая.
– Скажите, вы пили сегодня свое
лекарство?
– Да.
– Сколько?
– Ну, таблетки две-три, как обычно.
– Быстро посмотрите в мусорном ведре, нет
ли там пустых облаток. Валентина, готовь промывание желудка, быстро.
– Думаешь, не уксус?
– Почти уверен!
Пока Валентина бегала в ванную за водой,
доставала из чемоданчика зонд и воронку, Белинский ввел девушке внутривенно
обычный набор антидотов: хлорид калия, унитиол, панангин, – и повернулся к
хозяину, который держал в обеих горстях пустые серебряные облатки.
– Я так и думал, – кивнул
Белинский. – Она не пила уксус. Собиралась, наверное, но бутылочка, у меня
такое впечатление, оказалась пустая. Она решила пойти другим путем и
наглоталась ваших лекарств.
– Уйти другим путем, – безжизненно
поправил хозяин. – Она решила уйти... О господи! Почему я не сказал ей,
почему ничего не сказал?
Белинский и Валентина его бормотания не
слушали – действовали сноровисто, отработанно. Вливали и вливали воду через
зонд в желудок, потом его содержимое через этот же зонд выливалось в таз. Когда
желудок опустел, начали действовать противоядия.
Слава богу, что бутылочка с уксусом оказалась
пуста. Это ведь только по незнанию кажется, что смерть будет почти мгновенна, а
мучения разъеденного кислотой желудка – не сильнее мучений разбитого сердца.
Заблуждение, проистекающее лишь от недостатка воображения! Просто человек не в
силах представить себе, какая боль его будет терзать, боль неутихающая,
чудовищная, и даже если он выкарабкается, выживет, то скоро погибнет от
мучительной кахексии – истощения, ведь из-за рубцовых стенозов отверстие в
пищеводе сузится до волоска, пища по нему проходить не будет, откажут почки,
горло будет сожжено, человек обречен хрипеть всю оставшуюся жизнь, да и
принимать гло́тка ничего не принимает, вот и спасаются некоторые тем, что
им делают гастростому – наружную трубку вставляют в соустье желудка... Но разве
это жизнь? Это не жизнь! А от сердечных гликозидов девочка, может быть, и
оклемается.
– Пожалуй, выберется, – сказал
Белинский, наблюдая, как Валентина проворно делает последние уколы. –
Сейчас мы ее в больницу заберем, а вы пока...
– Я с ней поеду! – с трудом сказал
хозяин.
Вениамин снова поглядел на его губы, жестом
попросил дать руку, сомкнул пальцы на запястье...
– Вас как зовут? – спросил
осторожно.
– Олег Вятский.
– А по батюшке?
– Олег Евгеньевич.
– Знаете что, Олег Евгеньевич, вам сейчас
нельзя ничего делать и никуда ехать нельзя. Я сделаю укол-другой, вы полежите.
А завтра сходите к своему лечащему врачу. И даже «Скорую» не грех вызвать, если
такие же скачки ритма будут. Кстати, у вас есть кардиограмма?
– Нет, – отвел глаза Вятский.
«Врет, – сразу понял Белинский, – не
хочет показывать. Похоже, плохи его дела. Интересно, что ж у них в доме такое
творится, что у отца аритмия, а дочь пытается покончить с собой?»
– А мама девушки где? – спросил он,
вглядываясь в чуть заметно порозовевшее лицо дочери.
Хорошенькая девчонка. Особенно украшает ее эта
родинка возле правого уголка рта. В старину такие штучки назывались «мушки», их
нарочно наклеивали красотки, чтобы приманить кавалера, причем каждая «мушка»
имела особое значение в зависимости от того, где налеплена. Если Вениамин
ничего не путает, вот такая в уголке рта означала: «Люблю только тебя». Неужели
какой-то он не ответил на этот сигнал? Отверг девушку – и вот... Таких случаев
происходит на самом деле куда больше, чем может представить себе рядовой
обыватель. Несчастная любовь в подростковом возрасте – первая причина суицида.
Вторая причина – конфликты с родителями, потом идут оскорбления друзей, неудачи
в учебе, наркотические глюки...
– Уехала на похороны. Теща моя
скоропостижно скончалась, когда узнала... – Вятский осекся. – Тут у
нас были очень серьезные неприятности, так что...
Он с усилием перевел дыхание.
