«Это значит, что я дурак и недооценил
товарищей Малышева, Капитонова и иже с ними», – подумал Белинский, но,
разумеется, ничего подобного не сказал. Прежде всего потому, что женщина не
дала ему такой возможности. Воззрилась на бумажку, соединявшую косяк с дверью –
на бумажке виднелась какая-то неразборчивая надпись и что-то вроде
печати, – потом громко фыркнула, сорвала бумажку, резко втолкнула ключ в
замок и, возмущенно прошипев:
– Ну уж нет! Ну уж нет! – открыла
дверь.
Подхватила сумку, зашвырнула в глубину
коридора, потом впихнула туда же Веню и, войдя, захлопнула за собой дверь.
Тотчас щелкнул выключатель, загорелся свет, и
Веня зажмурился, не зная, от чего больше недоумевать: от того, что эта особа
так свободно обращается с незнакомыми людьми или что она так свободно
ориентируется в квартире Сорогина. Сразу видно – была здесь не один раз и даже
не два.
Потом он открыл глаза – и внутренне рухнул.
Да... сразу видно: та квартира, где Сорогина
настигла смерть, – случайность. Чужое жилье и чужая жизнь, чужие картины
на стенах, чужие изысканные вещи. Та квартира – просто маска, которую иногда
надевал на себя Сорогин! А здесь он был воистину самим собой, полу-, а вернее,
недочеловеком: в этой непролазной грязи, удручающем беспорядке, свалке винных,
водочных и пивных бутылок, как стеклянных, так и пластиковых, в клочьях пыли,
затаившихся по углам, и в заржавевшей, замумифицированной селедке на газете, и
в мутных стаканах с подтеками заплесневелого чая. Неописуемо все было здесь,
неописуемо и отвратительно, и Веня озирался с ужасом, как если бы застал в этом
жутком месте следы пиршества сорогинских персонажей. Наткнулся взглядом на
компьютер – и только головой покачал при виде грязной, залапанной клавиатуры со
стершимися буквами, при виде пыльного экрана. Чудилось, это был
монстр-подмастерье монстра-мастера.
Да, сразу видно, что писать Сорогин мог только
в этом логове. Вот она, его творческая лаборатория! А там, в той рафинированной
квартирке, он пытался принимать человеческий облик, необходимый для того, чтобы
люди не плевали ему в лицо при встрече, ее обстановка как бы убеждала его
самого: ну произошел, уже произошел он от обезьяны!.. Интересно, подумал
впервые Веня, Сорогин гордился своей скандальной славой или стыдился ее? А
может быть, он боялся персонажей, порожденных его воображением, и там, в
чистоте, порядке, подобии роскоши, пытался спрятаться от них? Сам себя силился
уверить, что он не такой, что он другой, а значит – сгиньте от меня, пропадите,
изыдите прочь, призраки, порожденные моим воображением!
А эту женщину, похоже, нисколько не смущал
кошмар, царивший вокруг. Она по-свойски включила компьютер, подождала, пока
засветился экран (Веня уже не удивился, увидев на «Рабочем столе» маску скелета
со скрещенными костями, только устало подумал, что Сорогин мог бы и не
стараться быть таким уж типичным людоедом, мог бы не так откровенно
демонстрировать это... а впрочем, возможно, он просто не мог иначе), открыла
Word, начала перебирать какие-то файлы, – и все это быстро, проворно,
деловито.
Веня видел в профиль ее голову – с коротким,
сильным носом, тяжеловатым подбородком, с выпуклым, умным лбом. Светлыми волосы
оказались только спереди, надо лбом и на макушке, а сзади они были темно-русые.
Наверное, для того, чтобы отчетливее выделялись две узкие дорожки, виртуозно
выбритые крест-накрест на ее подстриженном под машинку затылке. Такого Веня в
жизни своей не видал, а потому какое-то время пялился на эти дорожки совершенно
обалделыми глазами.
– Ага, вот оно! – воскликнула вдруг
дама с выстриженным затылком, удовлетворенно глядя на открывшийся текст. Она
вставила в процессор дискету, пересохранила содержимое, выхватила дискету,
открыла другой файл, записала на другой дискете – и так несколько раз.
Прошло уже минут пять этих компьютерных игр –
Веня стоял столбом. У него не было возможности прочесть хоть слово на экране –
слишком быстро мелькали файлы. Потом женщина запустила какую-то программу –
Веня решил, что это, возможно, антивирус, – как вдруг экран поблек...
– Ну все, – удовлетворенно сказала
она, выключая компьютер. – Теперь все его вещи только у меня на дискетах.
И ему придется еще побарахтаться, чтобы...
Она осеклась. Веня понял, что в пылу работы
она забыла даже о судьбе Сорогина. Главное для нее было – скопировать его
романы, видимо новые, может быть, даже и вовсе не дописанные. Теперь он не
сомневался ни мгновения, что перед ним именно издатель Сорогина. Так что он не
ошибся, назвав ее с места в карьер Голдфингер.
– Как вас зовут? – спросил он.
– Фрида, – проговорила она. –
Фрида Михайловна.
– Ваша фамилия и правда Голдфингер? Или
это псевдоним, как у Сорогина? – задал Веня давно мучивший его вопрос, но
в ответ получил только уклончивое пожатие плеч:
– А тебе что за дело? И вообще, не пора
ли вам объясниться? С кем я разговариваю? Где Сорогин? Ты сказал, ты доктор...
он что, в твоей клинике реабилитируется?
Глаза ее были холодны, лицо напряжено. Очень
сильная женщина. Никаких ответов Веня от нее не добьется, пока не прошибет ту
броню, в которую она себя заковала. Предположительная болезнь Сорогина
оказалась не в состоянии взять эту броню. Ну что ж, возможно, известие о его
смерти станет более действенным средством.
Странно – вот сейчас он не ощущал никакой
жалости. Эта дама с ее выбритым затылком не оставляла в сердце мужчины места ни
для каких нормальных чувств. Она вызывала одно желание – очутиться от нее
подальше. Но... ты сам этого хотел, Жорж Данден, он же доктор Белинский, ты
жаждал ее увидеть – так получи, фашист, гранату, расхлебывай эту кашу!
– Я доктор со «Скорой помощи». Так вышло,
что я был вызван в квартиру на улице Минина... вам известно об этой квартире?
Тонко выщипанные брови чуть дрогнули:
– Разумеется.
– Ну вот... Не знаю, снимал ее Сорогин, а
может, просто пользовался жильем друзей, да это, по-моему, не суть
важно, – отмахнулся Веня, потому что это и в самом деле было совершенно
неважно. – Дело в другом... Три дня назад господин Сорогин был убит в той
квартире.
Она растерянно моргнула, но только раз. Потом
уставилась в лицо Вени таким неподвижным, словно бы загипсованным взглядом, что
он успел подумать: эта дама вполне могла быть занесенной в книгу рекордов
Гиннесса – как человек, который способен не моргать поразительное количество
времени. Потом медленно раздвинула губы в улыбке:
– Ты что, из «Бутлегера»? Я тебя раньше
там не видела. Ты кто?
Теперь настала очередь Вени ставить рекорд по
немиганию. Он был настолько ошарашен, что даже покачнулся.
