Началась Отечественная война. Габриэлю было
двадцать лет. Возраст считался призывным, однако незадолго до этого он сломал
ногу, и кость неправильно срослась. Спустя некоторое время Брянск был сдан
немецким войскам. Через несколько дней после этого события Габриэль попал в
одну из первых облав и был в числе других молодых людей отправлен на
принудительные работы в Германию. Однако по пути эшелон завернули во Францию.
Бошам нужны были рабочие руки и здесь, на строительстве военных объектов. Кроме
того, иногда они пытались заигрывать с пленными и предлагали им перейти на
службу в «доблестные германские войска». Отец не однажды рассказывал мне, что
он чувствовал тогда. Живя в России, он привык всего бояться. Привык держаться
тише воды ниже травы. Привык считать каждую копейку и дрожать над каждым куском.
Его не оставляли горькие, растравляющие душу мысли о том, какой могла быть его
жизнь, если бы не была уничтожена его семья. Если бы Россию не погубили
большевики – а он, надо сказать, был убежден в этом... Он ненавидел
большевиков. И был горько обижен тем, что для французов, среди которых он вдруг
оказался, он – такое же опасное, дикое, страшное существо, каким они считали
большевиков, а значит, и всех русских. Он не понимал французской речи, но без
слов ощущал неприязнь. Ну что же, он привык отвечать на неприязнь тем же.
Однако здесь, в этой чужой стране, у него впервые появилась возможность стать
сильным. Восторжествовать над теми, кто презирал его. Поэтому он без раздумий
принял предложение вступить в карательный отряд. Конечно, Франция не знала таких
ужасов немецкой оккупации, как Советский Союз. Конечно, партизанское движение
здесь не было таким сильным, таким всенародным. Однако не случайно о
французском Сопротивлении – Резистанс – знает весь мир. И Габриэль оказался
среди тех, кто подавлял очаги этого Сопротивления. Но он любил повторять, что
бог присматривает за ним... Даже тиф, от которого он чуть не умер еще ребенком,
был послан богом, не сомневался Габриэль. Иначе он умер бы в Сибири или еще по
пути туда, как его мать и отец, братья и сестры. А так получил возможность
выжить. Даже пуля, которая прошила ему грудь в первом же бою с отрядом маки
[21],
была
послана богом. Иначе он стал бы зверем и палачом. А благодаря этой пуле получил
возможность остаться человеком... Габриэль был ранен очень тяжело, и к нему
позвали священника, чтобы наставить в последний путь. Надо сказать, что во
Франции в то время было не так уж мало русских священников, да и вообще –
русских. Первая и вторая волны эмиграции – вы, конечно, слышали об этом. Отец
Илларион уехал из России еще совсем молодым – после окончания семинарии в 1919
году. Большая часть его жизни прошла во Франции, но душа принадлежала России. И
он посвятил жизнь тому, чтобы возвращать на путь истинный все заблудшие русские
души, которые встречались ему. Илларион был вещий человек. Он сказал Габриэлю:
ты выживешь, сын мой, ты узнаешь счастье, если перестанешь ненавидеть свою
Родину. «Ты же не можешь ненавидеть свою мать, несмотря на то, что она умерла и
оставила тебя одного, верно? – сказал он. – Когда-нибудь вы
встретитесь в вечной жизни и обретете друг друга вновь. Так и Россия – она
умерла для тебя, чтобы ты обрел ее в вечной жизни». Отец Илларион много чего
говорил Габриэлю. Тот выздоровел не только телесно, но и духовно. Конечно,
произошло это не сразу. Но окончательным днем своего выздоровления и даже
воскресения Габриэль – и многие его сослуживцы, которых я знал, – считают
тот день, когда их воинская часть ушла из Монруа...
Монруа едва не постигла судьба
Орадур-сюр-Глан. Когда стало известно о высадке союзников, боши согнали всех
жителей этого городка в церковь и подожгли ее. Все сгорели. И вот стало
известно, что есть приказ так же разрушить Монруа и сжечь его жителей. Многие
бежали, но некоторым некуда было бежать, и тогда власти городка попросили отца
Иллариона попытаться образумить русские карательные части. Именно русским было
поручено уничтожить этот город... Конечно, там были и западные украинцы, и
молдаване, и грузины, и поляки, однако их всех называли русскими. Отец Илларион
пошел в казармы. Ему удалось убедить карателей не трогать город и жителей, и
воинская часть просто ушла.
Конечно, на деле все это было не так уж
просто... В казармах вспыхнула перестрелка. Габриэль, который горячее всех
поддерживал отца Иллариона, снова был ранен. И снова через боль и муки он
пришел к своему счастью. Уходя, отряд оставил его на попечении жителей Монруа.
Он лежал в доме одной старой женщины, у которой гостила ее племянница,
приехавшая из Нуайра. Она была скромна, тиха, некрасива, она выглядела как
самая настоящая старая дева – ей было уже под тридцать. Именно ее заботы спасли
жизнь Габриэлю. Да и старая дева спаслась от своей унылой участи, потому что
влюбилась в раненого русского. В войну все делалось быстро... Отец Илларион
обвенчал их по православному обряду, когда переполошенная тетушка заметила, что
ее худосочная племянница подозрительно располнела. Правда, первые роды моей
матери оказались неудачными, мой старший брат родился мертвым. И потом прошло
еще двенадцать лет, прежде чем моя мать смогла снова зачать ребенка. Она родила
меня, когда ей было за сорок: в 1957 году. Мои родители жили очень счастливо. И
не только потому, что нежно любили друг друга. Габриэль, сам того не зная,
женился на богатой наследнице из старинного французского рода. Отцу Шарлотты
Рабутен – так звали мою матушку в девичестве – принадлежали виноградники не
только в Бургундии, но и на юге, в Тулузе. Свое состояние тесть Габриэля сделал
на производстве вина и торговле им. Габриэль оказался хорошим помощником в этой
области, а также расширил вложения в другие сферы деятельности.
Меня он приучал входить в дела нашего
торгового дома чуть ли не прежде, чем я пошел в лицей. Виноторговля
интересовала меня мало. Я владею крупной транспортной фирмой, у меня всегда
были собственные и очень немалые средства, вдобавок все свои ценности мне
оставила мать, умершая десять лет тому назад, поэтому я очень мало
интересовался теми деньгами, которые должен был получить в наследство от отца.
Дело в том, что в юности я попал в очень неприятную историю, чтобы вытащить
меня из нее, отцу пришлось очень много заплатить. Это была драка... Человек, с
которым я дрался, пошел в тюрьму, ну а мне удалось откупиться. Но я дал тогда
отцу слово, что, во-первых, никогда больше не буду решать своих проблем
кулаками, а во-вторых, что буду впредь рассчитывать только на свои силы. Я так
и поступал. Именно поэтому я не забивал себе голову мыслями о состоянии отца.
Только после его смерти я узнал, что оно составляет около пятидесяти миллионов
франков, или, в пересчете на нынешние деньги, около восьми миллионов евро.
Три года назад отец мой умер. Я встретился с
его поверенным, парижским нотариусом мэтром Мораном, – мир тесен, не
правда ли, друзья мои? Ваш приятель был поверенным моего отца! – и узнал,
что наследником отцовского состояния являюсь не только я.
Мэтр Моран передал мне письмо Габриэля. Я
помню его наизусть, ну, быть может, ошибусь в слове или двух.
