Для нее это было чем-то новым – оказаться
рядом с мужчиной, который все беды и проблемы принимает на себя, не давая им
коснуться своей женщины. В ее жизни просто не было таких мужчин! Даже отец,
домашний тиран, властвовал только в смысле духовном и интеллектуальном, ну а
бытом заведовала мама. Жерар не пытался чем-то заведовать: ни душой Леры, ни
бытом. Возможно, потому, что для него уже все было решено раз и навсегда. Как
ни странно, многое для себя решила и Лера.
Она безумно тревожилась за Данилу – но не
больше, чем за Мирослава. Она всем сердцем желала его спасения – но боялась
увидеть его. Сама она была неплохим психологом и за свою одинокую жизнь
привыкла разбираться в причинах и следствиях душевных движений. Как на дороге
иногда встречаются камни, о которые может нечаянно споткнуться каждый, так и на
жизненном пути нам порою встречаются люди, о которых мы как бы спотыкаемся. А
на некоторых даже ломаемся. Вот так же Лера споткнулась о Данилу и очень
боялась, что при новой встрече споткнется вновь.
Почему? Она не знала. Она ведь не была ни
развратницей, ни распутницей. Умом она прекрасно понимала, что с Жераром может
быть счастлива. Но, видимо, было в этом мальчишке с янтарными глазами нечто, от
чего вся разумная, трезвая, светлая часть ее существа, ее душа и сердце вдруг
полностью, рабски подчинялись темному зову плоти. Причем Лера понимала: даже
необъяснимая тяга друг к другу не сможет соединить их надолго. Все произойдет
так же, как там, в саду, где они ползали среди зарослей крапивы и лаванды,
собирая рассыпанную мирабель. Слившись на миг, они тотчас расползутся в разные
стороны своих жизней. Так зачем вообще сливаться? Зачем рвать душу?
С другой стороны, Лера понимала, что с помощью
наследства Габриэля Филиппофф она смогла бы привязать к себе Данилу достаточно
крепко надолго. Но вот вопрос: нужно ли ей это?
Странные все-таки существа женщины, порою
иронизировала над собой Лера. Она не хотела терпеть рядом с собой мужчину,
которого привязывают к ней только деньги. И при этом предоставляла Жерару
именно такую возможность по отношению к себе!
Хотя нет. Именно теперь, когда она была богата
и независима (хотя бы чисто теоретически пока что), она смогла по-настоящему
оценить Жерара... Именно поэтому и задрожало ее сердце в ответ на вот эту
сдержанную дрожь его голоса, когда он переводил на русский язык страстную
мольбу Квазимодо. И ведь позволил он это себе не дома, где они были наедине, а
здесь, около Нотр-Дам, среди множества людей, как бы давая возможность Лере в
очередной раз отмолчаться и скрыть свои истинные чувства!
Она была тронута до слез. Отвернулась, делая
вид, что солнце, выглянувшее из-за собора, ударило по глазам.
Как всегда, около Нотр-Дам яблоку негде было
упасть. Паломники со всего света, приезжавшие в Париж, спешили поклониться
этому чуду романтической красоты. Забавно, что до появления романа Гюго этот
самый собор Парижской Богоматери вовсе не пользовался такой уж огромной
популярностью. А теперь великолепный мюзикл возвел его к новому пику!
Относительное безлюдье царило только на
Пти-Пон, Маленьком Мосту около Нотр-Дам. Здесь люди не валили валом по середине
моста, а оставляли место для роллеров, которые исполняли сложнейшие трюки между
расставленными кеглями. Где-то невдалеке играл оркестр, как это часто бывает в
Париже, музыка доносилась сюда, и ногастые парни то стремительным вихрем
проносились по мосту, то пытались попасть в такт налетевшей мелодии. Это был
настоящий слалом, и, как ни была озабочена Лера, она не могла не заглядеться на
поразительно ловкие движения высоких сильных фигур.
Вот несколько человек сцепились вереницей и
покатили так четко и слаженно, что в толпе невольно закричали, зааплодировали,
выражая восторг. Однако тотчас аплодисменты сменились разочарованным свистом:
последний роллер в этой цепочке сбился с темпа и свалил три последних кегли.
Угрюмо насупившись, так, что даже его залихватские черные усы обвисли, он
оторвался от цепочки и откатился в сторону, к перилам, делая вид, что его не
интересует ничего, кроме переката темно-зеленых тяжелых волн.
Лера стиснула руку Жерара:
– Это он!
– Кто? Где?
– Вон тот роллер! Усатый! Который отъехал
к перилам! Это он! Один из тех, которые увезли Мирослава и Данилу!
Между тем роллер собрался с силами и снова
выехал на мост, как бы давая возможность Жерару получше себя рассмотреть.
Лера отпрянула:
– Он не должен меня увидеть! Нам надо
выследить его!
Бенуа свистом дал знать, чтобы ему очистили
дорогу, повернулся – и покатил между кеглями спиной вперед.
Однако нынче был явно не его день. Темно-синий
рюкзак, висевший за его плечами, затруднял движение, он снова сбился. Сшиб одну
кеглю, другую – и, вознагражденный только свистом, вдруг покатил прочь от
моста.
– Уходит! – простонала Лера,
суматошно оглядываясь, уже готовая закричать: «Держи его!»
Видимо, Жерар почувствовал это.
– Тихо! – шепнул он. – Молчите,
вы все погубите! Идите домой, ждите звонка!
– А вы?...
– Я за ним.
– Вы не догоните! Он на роликах! Он
уйдет!
Бенуа пока что удалялся от них довольно
медленно, потому что его задержала толпа туристов, стремившаяся на очередную
экскурсию по собору. Но весь вид его выражал нетерпение, и ясно было, что он
только и ждет, чтобы оттолкнуться – и ринуться вперед со страшной скоростью.
И тогда его не догонит никакой бегун! Даже
если бы под рукой оказалась машина, ей не пробиться сквозь толпу, в которой
легко затеряется стремительный роллер!
Жерар огляделся и подскочил к какому-то наголо
обритому парню, который уселся невдалеке прямо на мостовую, стянул кроссовки и
блаженно пошевеливал пальцами ног. Рядом стояли его ролики. Видимо, на Пти-Пон
прибыл новый мастер фигур высшего пилотажа, который готовился показать свое
боевое искусство.
Парень уже протянул к роликам руку, когда
Жерар выхватил из кармана джинсов две бледно-желтые и одну зеленоватую бумажки
– судя по цвету, это были купюры в двести и сто евро, – швырнул их на
колени парню. Потом, сверкнув на Леру дерзкими зелеными глазами, он легким
движением ног сбросил свои мокасины ручной работы и вскочил – другого слова не
подберешь! – в ботинки на роликах и застегнул их в момент. Его качнуло, и
на миг Лере показалось, что Жерар сейчас рухнет навзничь, однако в то же
мгновение все его худощавое тело подобралось, сгруппировалось, исчезла обычная,
вальяжная плавность движений – и он, чуть пригнувшись, унесся вслед за Бенуа,
черноволосую голову которого можно было различить в толпе с большим трудом.
