Похоже, ей и в голову не могло прийти, что какой-то там егерь может обидеться и уж тем более уйти от нее, такой расчудесной и распрекрасной, к тому же так щедро упакованной богатыми и любвеобильными спонсорами.
– На кудыкину гору...
– Ты что, уходишь?
– Извини, я не могу тебя содержать. Мягко говоря, неплатежеспособный...
– Ты что, серьезно?.. А ну стой!
С неожиданной для нее силой Лена крепко схватила его за руку, оттащила от двери.
– Ты что, ревнуешь?
– Нет, сравниваю желаемое с возможностями. Боюсь, что я в большом минусе...
– А ты не бойся. Ты мужчина, ты не должен бояться.
– Дикий мужчина, – с насмешкой поправил ее Данила.
– И что здесь такого? Может, мне до чертиков надоели эти лощеные метросексуалы!
– Сейчас я, наверное, должен спросить, кто это такие?
Может, он и правда из лесу вышел. Но глянцевые журналы он почитывал, и желтую прессу тоже. Поэтому знал, кто такие метросексуалы. Самовлюбленные городские пижоны, помешанные на собственной внешности, часами готовые пропадать в салонах красоты, чтобы наманикюриться... Были среди них и такие, кто не прочь был и напедикюриться...
– Сейчас ты должен затащить меня на шкуру убитого медведя и станцевать боевой дикарский танец...
– Я, конечно, не дикарь, – рыкнул он на девушку и, резко дернувшись, схватил ее за талию.
Низом живота прижал к себе так, что ее голова запрокинулась назад.
– Но танцевать умею...
Он швырнул ее на диван, стащил с нее леггинсы, обхватил ртом ее губы так, будто хотел высосать из них мякоть. Ее ноги вдруг оказались у него на плечах, его озверевший дикарь вырвался на волю, вторгся на чужую, но столь желанную территорию...
Данила чувствовал, что Лена не нуждается в изнеженных ласках и красивых словах. Ей нужен был дикарский танец, естественный в своей природной простоте и первобытном азарте. И она получила его сполна. После чего долго-долго приходила в себя.
Он приготовил кофе, подал ей в постель, а она даже не смогла пошевелить рукой, чтобы принять столь незамысловатый цивилизованный дар.
– Даже идти никуда неохота, – с закрытыми глазами прошептала она.
– А куда ты собралась?
– В клуб.
– Зачем?
– Так нужно.
– Кому?
– Мне... И тебе... Глеб нас приглашает. Обоих... Ты ему, кстати, понравился...
– В каком смысле?
– Поверь, голубой цвет отсутствует... Хотя понравился ты ему как мужчина. В том плане, что мужественно держался. Настоящий, говорит, мужик...
– Так мужик или мужчина?
– А что, есть разница?
– Есть, и ты это знаешь... Вряд ли твой Глеб назвал бы себя мужиком...
– Ну, нет, он у нас мужч-чина!
– У кого у вас?
– Я же у него не одна... У него, помимо меня, еще три любовницы...
– Ты даже знаешь, сколько?
– Я одну даже лично знаю. Дружбы, конечно, нет, но и глаза друг другу не выцарапываем...
– Может, не будем об этом? – поморщился Данила.
– Будь проще, так легче дышится, – сказала Лена с наигранной бесшабашностью и натуральным, правда, едва заметным смущением в голосе.
– Да, наверное, – кивнул он.
В конце концов, он не выпрашивал у нее руку и сердце. По большому счету он приехал к ней поразвлечься. И не важно, что была у него надежда увезти ее к себе в тайгу. Как же без надежды жить? Даже если она робкая, как дыхание мотылька...
– Тогда в чем проблема?
– В том, что у тебя ни сил нет куда-то идти, ни желания...
Он и сам не хотел уходить в ночь. Потому что знал, чем это может закончиться. Ночью спать надо, а если грешить, то лишь в постели...
– Да ты за меня не переживай, – улыбнулась она. – Я быстро восстанавливаюсь...
– Тебе завтра рано вставать.
– Завтра суббота... Ну а если бы и на работу? Это Москва, здесь жизнь круглые сутки бурлит. А в ночи своя прелесть...
– Знаю я эту прелесть, – обреченно махнул рукой Данила.
В принципе, не так уж все и страшно. Смог же он проконтролировать себя в ночном клубе, уйти от задир. А то, что потом все-таки сцепился с ними, так это Родик виноват... И при всех опасностях, которые таила в себе ночь, в ней действительно была особая прелесть. Дневная суета утонет в снах спящего города, и настанет время гуляк-полуночников, для которых ночь – это целая вечность, со своими законами восприятия и миропонимания... Лишь бы только лунатиком не стать, злобным и всеразрушающим...
– Ну, так что? – внимательно посмотрела на него Лена.
– Да я бы лучше дома остался.
– Тогда я одна пойду.
– Неужели это так важно?
– Важно... Джинсы у тебя ничего, мне нравится. А куртка так себе... Ну да ладно, есть у меня один знакомый, решим проблемы... И еще, можно я колье надену?
– Зачем спрашиваешь?
– И я спрашиваю... И Глеб спрашивал... Его это колье интересует...
– Зачем оно ему?
– Память о покойном друге... Они с Германом большие друзья. Были... Еще у них Гена был и Гоша... Четыре друга. Они еще себя символом вечности называли.
– Почему?
– Потому что символ вечности – это как фашистский крест, только наоборот. Но все те же четыре русские «Г». Глеб, Герман, Геннадий, Георгий... Но их вечность давно уже разрушена. Гена пропал без вести еще в девяносто седьмом, Гоша бесследно исчез в девяностом девятом...
– Герман пропал в этом году, – добавил Данила.
– Почему пропал? Он на вертолете разбился... То есть взорвался... Гену и Гошу найти не могут, а Германа по-человечески похоронили. Вернее, то, что от него осталось...
– Да, но ведь он мог бесследно исчезнуть. Взорвался бы вертолет вместе с тобой, и никто бы не знал, где он. Снегом бы обломки засыпало и все, аут...
– Но ведь я жива, – сдавленно улыбнулась Лена.
– А если бы тебя убили? Если бы те трое на снегоходах сделали свое черное дело? И тебя бы убили, и меня... Они же не хотели, чтобы ты правду рассказала...
– Не хотели, – разволновалась она. – И спасибо тебе за то, что спас меня. И что в Москву отправил. Я интервью дала, газеты волну подняли, после этого меня никто не трогал...
– Будем надеяться, что и дальше все будет спокойно... Так зачем Глебу твое колье?
– Я так понимаю, ему не само колье нужно. Там какая-то информация, – неуверенно сказала Лена.
