Нет, я вполне себе жив, только в каком-то неведомом состоянии. Оно коварнее смерти, и я в нем не одинок. Чумной Лекарь утверждал, что за право покинуть Блэкхит соревнуются трое. Может быть, лакей, приславший мне дохлого кролика, попал в ту же западню, что и я? Возможно, этим объясняются его попытки меня запугать. Трудно выиграть гонку, если боишься финиша. Может быть, Чумной Лекарь развлекается, натравливая нас друг на друга, как полуголодных псов на собачьих боях.
«А может быть, к его словам стоит прислушаться».
– О, травма заговорила, – бормочу я внутреннему голосу. – Она же осталась в Белле.
И сразу же осознаю фальшь своего заявления. Моя связь с внутренним голосом имеет ту же природу, что и связь с Чумным лекарем и лакеем. Нас объединяет какая-то таинственная история, хотя я ее не помню. Все они – часть того, что со мной происходит, кусочки головоломки, которую я пытаюсь сложить. Неизвестно, друзья они или враги, но, чем бы в действительности ни был этот голос, он меня еще ни разу не подвел.
Однако же более чем наивно полагаться на своего тюремщика. Нелепо даже думать, что все это закончится, как только я обнаружу убийцу. Истинные намерения Чумного Лекаря таятся под маской в полуночной темноте. Он скрывается от посторонних глаз, так что угроза сорвать маску может на него подействовать.
Смотрю на часы, обдумываю свои дальнейшие действия.
Мне известно, что он явится в кабинет для беседы с Себастьяном Беллом – то, что Белл был моим предыдущим обличьем, все еще не укладывается у меня в голове, – после чего гости пойдут на охоту, и это предоставит мне отличную возможность его перехватить. Я готов исполнить его требование и отыскать убийцу, но, кроме этого, мне надо сделать кое-что еще. Чтобы получить свободу, я должен узнать, кто именно похитил мою личность, а для этого требуется помощь.
По словам Чумного Лекаря, я уже впустую потратил три из отпущенных мне восьми дней – в облике Себастьяна Белла, дворецкого и Дональда Дэвиса. Значит, у меня остается пять обличий, включая свое собственное, и, судя по встрече Белла с дворецким, все они сейчас в Блэкхите.
Целая армия помощников.
Теперь бы еще узнать, кто из них кто.
12
Вода давно остыла, я посинел от холода, меня бьет дрожь. Исключительно из тщеславия я содрогаюсь при мысли о том, что камердинеру Рейвенкорта придется вытаскивать меня из ванны, будто подмокший мешок картошки.
Почтительный стук в дверь избавляет меня от принятия дальнейших решений.
– Милорд, у вас все хорошо? – спрашивает камердинер, входя в спальню.
– Да, вполне, – отвечаю я, хотя руки немеют.
Он заглядывает за ширму, смотрит на меня. Потом, не дожидаясь распоряжений, закатывает рукава и поднимает меня из воды; под обманчивой худобой кроется завидная сила.
На этот раз я не возражаю. Гордость меня покинула.
Он помогает мне выбраться из ванны. Из-под рукава сорочки виднеется край выцветшей татуировки. Рисунок зеленоватый, подробностей не разобрать. Видя, что я заметил наколку, камердинер поспешно одергивает рукав.
– Грехи юности, милорд, – объясняет он.
Минут десять я испытываю муки унижения, пока он вытирает меня насухо и заботливо облачает в костюм: сначала одна нога, потом другая, сперва одна рука, потом другая. Все сшито великолепно, из шелка, но наряд безжалостно жмет, сдавливает и тянет во всех местах, будто целая орава любящих тетушек. Вся одежда на размер меньше, чтобы потрафить хозяйскому самолюбию. Наконец камердинер меня причесывает, втирает в пухлые щеки кокосовое масло и вручает мне зеркало, чтобы я мог оценить результаты его трудов. Зеркало отражает человека лет шестидесяти, с подозрительно черными волосами и карими глазами цвета спитого чая. Пытаюсь отыскать во взгляде хоть какой-то намек на себя, на того, кто сейчас управляет Рейвенкортом-марионеткой, но так ничего и не нахожу. Впервые задумываюсь, кем же все-таки я был раньше, до того, как приехал в Блэкхит, и какие действия привели меня в эту западню.
Эти размышления, сами по себе довольно занимательные, невероятно раздражают.
Разглядываю отражение Рейвенкорта, а по коже пробегает озноб, как и вчера, когда я увидел отражение Белла. Очевидно, в какой-то части сознания сохранилась память о моем настоящем облике, и я всякий раз недоумеваю, когда зеркало отражает незнакомые черты.
Отдаю зеркало камердинеру.
– Нам нужно в библиотеку, – говорю я.
– Я знаю, где она, милорд, – отвечает он. – Принести вам книгу?
– Я пойду с вами.
Камердинер умолкает, задумчиво морщит лоб. Потом произносит с сомнением в голосе – слова звучат осторожно, будто на цыпочках пробираются по зыбкой почве:
– Библиотека далеко, милорд. Боюсь, прогулка покажется вам… утомительной.
– Как-нибудь справлюсь. Небольшая разминка мне не повредит.
Он стискивает зубы, удерживая череду возражений, приносит трость, берет портфель и выводит меня в темный коридор, где керосиновые лампы заливают стены теплыми лужицами света.
Мы идем медленно, камердинер швыряет мне под ноги крохи новостей, но мой ум занят размышлениями о тяжеловесности тела, которое я упрямо толкаю вперед. Похоже, что какой-то злодей за ночь перестроил особняк, растянул помещения, сгустил воздух. Доковыляв до неожиданно яркого вестибюля, я с удивлением замечаю невероятную крутизну лестницы. В облике Дональда Дэвиса я стремглав сбегал по ступенькам, а сегодня утром по ним не подняться без альпенштока. Теперь понятно, отчего лорд и леди Хардкасл отвели Рейвенкорту покои в первом этаже. Для того чтобы попасть в спальню Белла, мне понадобятся подъемник и два силача, которые к тому же запросят плату за день работы.
Я часто останавливаюсь, перевожу дух, что позволяет мне наблюдать за гостями, разгуливающими по особняку. С первого взгляда ясно, что особого веселья никто не испытывает. Из углов доносятся нервные перешептывания и отголоски напряженных споров, в коридорах звучат разговоры на повышенных тонах, хлопают двери, обрывая диалог на полуслове. Супруги ссорятся, крепко сжимают бокалы, багровеют от еле сдерживаемой злобы. Каждая реплика щетинится шипами, в колючем воздухе разлита угроза. Может быть, это просто нервическое состояние или обманчиво мудрое предчувствие, но Блэкхит полнится ожиданием трагедии.
До библиотеки я добираюсь на дрожащих ногах, спина ноет, утомленная вертикальным положением. К сожалению, награды за перенесенные страдания я не получаю. Пыльные полки гнутся под тяжестью книг, замшелый красный ковер льнет к половицам. Холодные головешки в камине чернеют древними костями, напротив стоит небольшой стол и неудобное деревянное кресло.
Мой спутник выражает свои чувства, сокрушенно прищелкнув языком:
– Прошу прощения, милорд, я сейчас принесу кресло из гостиной.
Оно мне действительно понадобится. Набалдашник трости до боли натер левую ладонь, ноги подкашиваются. Сорочка взмокла от пота, все тело зудит. Прогулка по особняку превратила меня в развалину; добраться до озера раньше соперников я смогу только в ином облике, желательно в теле того, кому под силу одолеть лестницу.
