Бреду, погруженный в раздумья, и едва не налетаю на Миллисент Дарби. Она, обняв себя за плечи, зябко ежится на кованой садовой скамье. С ног до головы Миллисент укутана в три бесформенных салопа, шея и лицо обмотаны толстым шарфом, над которым блестят глаза. Она посинела от холода, шляпа натянута на самые уши. Услышав мои шаги, старуха оборачивается, на морщинистом лице написано изумление.
– Боже мой, ну что за вид! – говорит она, высвобождая рот из шарфа.
– И вам доброго утра, Миллисент, – отвечаю я, удивленный внезапным приливом нежности к старой даме.
– Миллисент? – Она недовольно поджимает губы. – Какое новомодное обращение. Ты же знаешь, я предпочитаю «матушка», а то люди подумают, будто ты приемыш с улицы. Хотя, может, и лучше было бы сиротку взять на попечение.
У меня отвисает челюсть. Я и не предполагал, что между Джонатаном Дарби и Миллисент Дарби существует родственная связь. Наверное, потому, что такие, как Джонатан, – порождения казней египетских.
– Извините, матушка. – Засовываю руки в карманы, сажусь рядом с ней.
Она вопросительно приподнимает бровь, в умных серых глазах пляшут смешинки.
– Ох, ты не заболел? И встал ни свет ни заря, и извиняешься перед матерью…
– Целительное влияние свежего воздуха, – отвечаю я. – А вы почему здесь в такую рань? Погода отвратительная.
Она хмыкает, крепче обхватывает плечи.
– Хелена обещала со мной прогуляться, но ее все нет и нет. Опять, наверное, все перепутала. Вместо того чтобы утром встретиться со мной, а днем – с Сесилом Рейвенкортом, она наверняка сначала отправилась к нему.
– Рейвенкорт еще спит, – говорю я.
Миллисент с любопытством смотрит на меня.
– Мне сказал его камердинер Каннингем, – поясняю я.
– Вы знакомы?
– Не то чтобы близко.
– Держись от него подальше, – укоризненно произносит она. – Я знаю, что ты предпочитаешь проводить время в сомнительной компании, но, памятуя о том, что мне рассказывал Сесил, это крайне неподходящее знакомство.
Ее слова разжигают мое любопытство. Камердинер мне нравится, однако он согласился помочь лишь после того, как я пригрозил ему шантажом. Я не смогу полностью довериться Каннингему, пока не узнаю его секрет, который, судя по всему, известен Миллисент.
– Почему это? – спрашиваю я.
– Точно не знаю, – небрежно отмахивается она. – Сесил вечно раскапывает чужие тайны и хоронит их в своих жировых складках. По слухам, он взял Каннингема к себе в камердинеры по просьбе Хелены, а теперь, узнав, что с ним дело нечисто, собирается его уволить.
– С ним дело нечисто?
– Ну, это Сесил так выразился, никаких подробностей от него не выведаешь. Чертов толстяк остер на язык, но не выносит скандалов. А принимая во внимание происхождение Каннингема, тема и впрямь пикантная. Очень хочется узнать побольше.
– А при чем тут его происхождение? – спрашиваю я.
– Он якобы сын поварихи, воспитывался в Блэкхите.
– И что в этом такого?
Старуха хихикает, хитро глядит на меня:
– Опять же по слухам, было время, когда досточтимый лорд Питер Хардкасл ездил развлекаться в Лондон. В один прекрасный день его пассия явилась в Блэкхит с младенцем на руках. Девица имела наглость утверждать, что это ребенок лорда Хардкасла. Питер хотел было отправить младенца в церковный приют, но вмешалась Хелена, и мальчика оставили в имении.
– Почему?
– Ради пущего унижения. – Миллисент хлюпает носом, отворачивается от студеного ветра. – Не питая теплых чувств к мужу, она не захотела упускать прекрасную возможность ежедневно тыкать его носом в прошлые прегрешения. Так что вот уже тридцать три года Питер, бедняжка, еженощно орошает подушку горькими слезами. Короче говоря, младенца отдали на воспитание поварихе миссис Драдж, а Хелена неустанно всем напоминала, чей это ребенок.
– И Каннингем об этом знает?
– Разумеется. Это секрет Полишинеля, – хмыкает старуха, достает из рукава платочек, вытирает нос. – Раз вы с ним такие закадычные приятели, ты его сам и спроси. Ну что, пойдем? Незачем здесь мерзнуть, Хелена все равно не появится.
Не дожидаясь моего ответа, она встает, топает ногами, согревает дыханием руки в перчатках. Погода и впрямь ненастная, серое небо плюется дождем, копит силы для бури.
– А почему вы с леди Хардкасл уговорились встретиться в саду? – спрашиваю я, с хрустом подминая гравий дорожки, вьющейся вокруг дома. – Внутри гораздо теплее.
– Там слишком много людей, с которыми мне не хочется встречаться.
«Зачем она утром приходила на кухню?»
– Кстати, о людях. Говорят, вы сегодня на кухню заглядывали, – замечаю я.
– Кто говорит? – настороженно спрашивает она.
– Ну…
– Ни на какую кухню я не заглядывала, – продолжает она. – Там грязь и вонь, потом неделю не отмоешься.
Судя по ее раздраженному тону, она и впрямь еще не была на кухне. Внезапно она добродушно толкает меня в бок локтем и спрашивает:
– А ты слыхал про Дональда Дэвиса? Он в ночи сел в автомобиль и уехал в Лондон. Конюх рассказывал, что, мол, заявился на конюшню в проливной дождь, да еще и в нелепом попугайском наряде.
Я задумываюсь. Вообще-то, мне уже полагается принять обличье Дональда Дэвиса, сразу после дворецкого. Дэвис – моя третья ипостась, и Анна мне объяснила, что я должен прожить в каждом обличье полный день, независимо от того, хочется мне этого или нет. Он уснул посреди дороги рано утром. Почему я его до сих пор не видел?
«Вы оставили его в одиночестве и без защиты».
Ощущаю укол совести. Что, если Дэвиса обнаружил лакей?
– Ты меня слушаешь? – раздраженно спрашивает Миллисент. – Дональд Дэвис уехал в автомобиле, представляешь? Ну и семейка, все как один ненормальные, даже доктор так считает.
– Вы разговаривали с Дикки? – рассеянно спрашиваю я, все еще думая о Дэвисе.
– Точнее, это он со мной разговаривал, – фыркает она. – Я полчаса изо всех сил старалась не смотреть на эти его усы. И как они только звуки пропускают!
Я смеюсь:
– Матушка, вам хоть кто-нибудь в Блэкхите нравится?
– Так сразу и не припомню, но это, наверное, от зависти. Светское общество – это танец, а я уже стара танцевать. А, вот и шарманщик появился.
Проследив за ее взглядом, замечаю Даниеля, идущего нам навстречу. Несмотря на холод, он одет легко, в крикетный джемпер и льняные брюки, – в том же виде он встретит Белла в вестибюле. Смотрю на часы: Белл вот-вот должен выйти из леса.
– Мистер Кольридж! – восклицает Миллисент с напускным дружелюбием.
