Стыдно признаться, но его тревожил этот жест, должно быть, из-за навязчивого повторения. Под конец пути он поймал себя на том, что ждет, когда рука снова потянется к лицу. Из-за этого отвлекся от дороги, попал колесом в яму. Кретин!
Женщина одернула короткую джинсовую юбку. Ноги у нее были некрасивые: бледные, с ветвящимися сосудами – не ноги, а две бутылки кефира в авоськах синего капрона.
Пусть катится уже, подумал он, чего торчать на пустой площади. Встречают ее, может? Она не выглядела как человек, который дожидается, что его заберут с вокзала. Строго говоря, она вообще не выглядела как человек, который чего-то дожидается. Просто стояла. Расслабленно.
Наконец женщина подхватила спортивную сумку. Водитель ощутил облегчение пополам с нелепой обидой, словно его лишили обещанного.
Пассажирка сделала шаг, обернулась и посмотрела ему в глаза. Тщательно облизала губы, стирая помаду.
Спустя полчаса она шла по улице. Если бы кто-то из старожилов узнал ее, история пошла бы по другому пути, но все в городе были увлечены новостями о чудо-мальчике, устами которого вещала покойница, и на приезжую не обратили внимания.
Женщина добралась до окраины, граничащей с лесом. Там она свернула в поросший бурьяном тупик и неторопливо двинулась вглубь, причмокивая облаивавшим ее собакам. Возле одного из неприметных домов остановилась. Взгляд оценивающе скользнул по густой траве перед калиткой, по пустым подоконникам без цветочных горшков.
Она огляделась, перелезла через забор. Соседи ушли на работу, и некому было услышать звон разбитого стекла.
В комнатах было промозгло. Временная хозяйка устроилась на кровати под грудой старушечьих кофт, закрыла глаза и приказала себе не прислушиваться к собачьему лаю.
Прежде чем приступать к задуманному, всегда следует отдохнуть.
3
Никита Мусин брел по городу. Прохожие оборачивались ему вслед. Некоторые говорили себе, что пареньку приходится нелегко: Макеева и при жизни была не самой сердечной женщиной. Другие списывали все на жару. Третьи просто сочувствовали: такое лицо могло быть у священника, решившего, что Бога нет.
В некотором смысле так оно и было. Никита Мусин утратил веру.
Он всегда знал, что в каждом человеке живет страх. Одни целиком состоят из жидкого ужаса, который удерживает лишь тонкая оболочка хорошего воспитания; у других страх пульсирует в глубине, но и до него легко добраться, если знать, где бурить.
Старуха была в его руках. Когда владеешь чьим-то страхом – считай, у тебя пульт управления. Никита собирался тыкать в кнопки, переключая бывшую директрису с одной программы на другую, чтобы она транслировала всему городу то, что он прикажет.
Раскаяние.
Смирение.
Восхищение уникальным мальчиком.
И что в итоге? «Пшел вон, болван». При воспоминании об этом у Никиты непроизвольно подергивалась щека.
Волк пришел поужинать дряхлой развалиной и обнаружил напротив внучкиного портрета лицензию на истребление хищников.
Придя в себя, Никита не сразу понял, где он находится. Пахло прелой соломой, по земляному полу бегал цыпленок с тощей шейкой; стоило Мусину пошевелиться, птенчик заметался и выскочил в дверной проем.
Никита сел, продрал глаза и вспомнил.
Его занесло на южный край города, где ютились какие-то грязные халупы; бесцельно блуждая между ними, он набрел на заброшенный сарай, повалился на кучу сена и заснул.
В очень похожем сарае Никита два месяца назад разыграл одну партию, простенькую, но красивую.
Однажды ему удалось поглядеть, куда удирает от бабки Марта Бялик. За соседским сараем густо разросся золотарник, и в сердцевине пышного куста девчонка обустроила подобие гнезда.
Сначала Мусин хотел просто разорить его: выломать цветущие стебли и нагадить сверху. Но, подумав, он сообразил, что грешно бездарно разбазаривать новое знание.
У него возник план.
Дождавшись, когда Бялик заберется в свое укрытие, он привел в сарай двух пацанов (неделю приручал мелюзгу, одной только жвачки им скормил на сто пятьдесят рублей, а еще подарил каждому по лизуну). Они втроем устроились у задней стены. Никита пообещал, что расскажет Важную Тайну, и не обманул. Наплел про лесного колдуна, доверившего его прапрадеду бесценное знание: на нижнем берегу реки, среди густого леса, под холмом зарыт клад – золото и драгоценные камни.
Чтобы звучало весомее, продекламировал заклинание, которое нужно произнести, чтобы холм отворился. В какой-то маминой книжке выцепил стишки… Бялик в жизни не держала в руках никаких книг, кроме учебников, на этот счет он был спокоен.
Он читал по памяти заклинание и физически ощущал, как в двух шагах от него девчонка замирает, превращаясь в большое ухо.
Пацаны затрещали наперебой: а клада хватит, чтобы купить приставку? а мотик? а набор «Лего-терминатор»? Мусин неспешно отвечал, а сам прислушивался к тишине за стеной. Осмысливала Бялик! Проникалась!
Ни один человек в своем уме реку переплывать не решится, но у Бялик мозгов нет, одна только злоба и дикость. «Плыви, плыви, – злорадно думал Никита. – Одной дрянью меньше».
Целый месяц он ждал, что со дня на день объявят об исчезновении девчонки, но так и не дождался.
Сдрейфила Бялик!
Солнце жарило, пыль стояла столбом, и по пути домой Никита из последних сил свернул к продмагу за мороженым.
В магазине была очередь. Он вошел следом за незнакомой теткой, от которой пахло как из старушечьего комода, и остолбенел, увидев в очереди тощую костлявую фигуру.
Быть не может! Она нарочно… Поджидает его везде… Теперь будет мстить…
Мысли его заметались, но тут Мусин заметил, что старуха тоже окаменела, чисто горгулья на соборе. Он сделал шаг в сторону, и стало ясно, что ее пугающе пристальный взгляд направлен не на него.
– Раткевич! – прогремела Шишигина.
Тяжело шагнула вперед.
Навстречу ей по-кошачьи вкрадчиво выдвинулась тетка, та самая, от которой пованивало нафталином.
– Вера Павловна! Сколько лет, сколько зим!
Голос ее свободно разнесся по магазину, перекрыв урчание холодильных установок, гул кондиционеров и болтовню.
Внезапно наступила удивительная тишина.
Мусин перебежал из-за теткиной спины к стеллажу с кастрюлями. Возле соседней кассы обнаружилась Гурьянова собственной персоной – сговорились они, что ли? И остальные сплошь знакомые лица… Вон того, правда, Никита раньше не встречал: взъерошенного худощавого типа лет тридцати с нахальной рожей.
– Как тебе, гадине, совести хватило сюда явиться?! – прогремела Шишигина. Народ вжал головы в плечи. Продавцы застыли в тех позах, в которых стояли; у одного из пакета с творогом капала на прилавок сыворотка, но он не двигался. – Проваливай к бесам, сволота!
