Считайте, Кира Михайловна, сколько у вас времени. Это намного проще, чем скорость поездов из А и Бэ, десятки лет покорно громыхающих по одним и тем же рельсам на радость математически одаренным школьникам; хуже приходится только велосипедистам. Из пункта Бэ выехал велосипедист, а из своего дома вышла Кира Гурьянова; где окажутся оба, если первый ошибся с пунктом назначения, а у второй не те ключи?
А вот грубостей не надо!
Поставим вопрос иначе. Жили ли ежи? Ежели жили, жалили ли ежей жужелицы?
Кира вытащила ключи два дня назад в фотоателье из кармана Володи Карнаухова. Она не смогла заставить себя дотронуться до одежды Германа, хотя их ветровки висели на соседних вешалках, отличаясь только цветом. Пока Вера Павловна многословно и цветисто объясняла, какой портрет она желает заказать, Кира достала связку, сжав в кулаке, чтобы не звенела. Старуха, войдя в роль капризной богатой заказчицы, сыграла роли восьмерых статистов, перебрасывавшихся волейбольными мячами; она пасовала, подпрыгивала и ловко огибала соперника, то есть себя. Никем не замеченная горилла вышла из здания с ключами.
В мастерской толстяк-армянин, благоухающий чесноком, сгреб их волосатой лапой, подмигнув учительнице, и десять минут спустя Кира стала владелицей двух комплектов.
Ключ повернулся в замке с небольшим усилием, и дверь распахнулась совершенно обыденно, без скрипа. Кира обошла комнаты: четыре, включая кухню, и везде скучноватый порядок, какой бывает в квартирах холостяков, довольных своим положением. Хорошо, что не слишком просторно, подумала Кира, и так уйдет много времени, а ведь еще есть чердак, трофеи могут храниться там…
Она натянула хирургические перчатки, переложила в задний карман зажигалку Шишигиной, чтобы, не дай бог, не выпала, и приступила к обыску.
Обстановка в жилище Германа была почти спартанской, но у Киры не было опыта поиска спрятанных вещей, хотя она провела два дня за изучением рекомендаций под названием «Искусство шмона».
До сих пор у них были одни подозрения; теперь дело за доказательствами.
Она начала с кухни. Продвигалась слева направо, не пропуская ни одного ящика, сдвигая картины на стенах и осматривая обратную сторону – не картины, постеры с фотографиями, черно-белыми и абстрактными, довольно странными на первый взгляд – впрочем, Кира ничего не понимала в этом искусстве; наверняка Герман развесил кого-нибудь выдающегося. На всякий случай в каждой комнате она выходила на середину и внимательно рассматривала снимки, один за другим, с той же тщательностью, с какой проверяла сочинения; кроме того, каждый из них она сфотографировала. Могло статься, Герман зашифровал в них путь к тайнику. Объяснение попахивало избыточной литературностью, но Кира прочла достаточно книг о серийных убийцах, чтобы твердо уяснить: фильм «Молчание ягнят» – пресная байка в сравнении с реальной жизнью.
В кухне, нарушая монохромность, напротив обеденного стола висел календарь с кричаще яркими репродукциями, выглядевший не уместнее яичницы на асфальте. Каким-то образом даже из этой комнаты Герману удалось сотворить нечто стерильное. Меньше всего здесь думалось о еде – даже если вычесть предполагаемый род его внерабочих занятий.
И вдруг Габриэль Россетти. Кира неплохо знала прерафаэлитов. Разглядывая нарисованную женщину, которая расчесывала прекрасные золотые волосы в окружении роз, она вспомнила, что лицо было позже перерисовано с другой натурщицы, не с той, которая позировала вначале. Фанни Корнфорт, так ее звали – ту, первую; по слухам, она была груба и вульгарна, но лишь на одной картине Россетти проступает ее настоящее лицо – в «Прекрасной Розамунде». Прекрасная Розамунда краснощека и пышна, легче представить ее со скалкой, чем с черепаховым гребнем. Однако всех своих натурщиц Россетти сводил к одному и тому же типажу: крупные черты, выдвинутый подбородок, великолепно очерченные губы.
Кира перелистала календарь. Он весь был посвящен прерафаэлитам. Однако «Леди Лилит» была на странице с октябрем…
Убедившись, что в кухне нет того, что она ищет, Кира пошла к выходу. В дверях обернулась на красавицу. Черт знает отчего, но репродукция выглядела непристойно – непристойнее фотографии из «Плейбоя» с грудастой порномоделью, непристойнее Эгона Шиле с его бесстыжими кричащими телами.
«Мастурбирует он здесь, по всей видимости», – неожиданно подумала она. Тьфу! Пакость какая в голову лезет, дичь несусветная.
В комнате Германа ничего не нашлось. Что за сувениры сохранял фотограф, вот вопрос. Хоть бы догадываться, чтобы не заорать, наткнувшись на что-то, когда-то бывшее частью человеческого тела, и не рухнуть в обморок. «Джеффри Дамер… кларнетист в школьном оркестре… При обыске найдена коллекция раскрашенных черепов…». Скудное воображение – подарок судьбы, а не изъян, как принято считать. «Приговорен к пятнадцати пожизненным тюремным срокам». Впрочем, спустя всего два года убит другим заключенным, которому не нравились шутки Дамера в его адрес. Большая несправедливость!
Прежде чем перейти в комнату Володи, Кира попыталась проникнуть на чердак и убедилась, что он закрыт. На верхних ступеньках лежал толстенный слой пыли; с петель свисали лохмы седой паутины. Сюда не поднимались по меньшей мере год.
Что она не обыскала? Погреб? Или ее предположение было неверным и Герман хранит свои трофеи с мест убийства, бесценные сокровища, в пещере под холмом? Ей попадался однажды бессмысленный стишок… что-то о чудовищах под холмом.
Комнату Володи Кира осмотрела так же внимательно, хотя вряд ли Герман осмелился прятать улики в комнате племянника. Да и нечего было обыскивать, по совести говоря: шкаф с минимумом вещей, разложенных на полках с поразительной для подростка аккуратностью, стол, узкая девичья кровать, три полки с книгами – сущим барахлом, и самый обыкновенный письменный стол. Похоже, обстановку не меняли с тех пор, как парень учился в школе. Фотография здесь была лишь одна, черно-белая, но не абстракция, а портрет: некрасивая женщина в свитере под горло, с начесом по моде девяностых, – по-видимому, покойная мать Володи. Кира решила, что изображение увеличено со снимка в паспорте. Была в чертах женщины характерная для официальных снимков задубелость.
Она посветила фонариком под днищем шкафа, исследовала содержимое коробок с обувью. В письменных ящиках, как и следовало ожидать, ничего примечательного не оказалось, даже порнографических журналов. Единственной странностью в этой комнате было отсутствие какого бы то ни было характера. Даже музыкальные диски не валялись на столе; хотя, подумала Кира, я динозавр: подростки давно уже слушают музыку на компьютере или закачивают все необходимое в плеер размером не больше сигаретной пачки.
Сигарет тоже не было.
Ее внимание снова привлек портрет. Эта женщина имела сходство с кем-то отдаленно ей знакомым… Кира нахмурилась: отгадка скользила по краю памяти, вот-вот удастся зацепить ее, и тогда…
Хлопнула наружная дверь.
Кира вздрогнула и бросила взгляд на настенные часы. Шесть тридцать. Племянник вернулся раньше почти на два часа!
