– Он был хороший мальчик. Вам станут говорить иное – не верьте! С ним много занималась Кира Михайловна, он приходил сюда, мы разговаривали… Открытый, добрый. Смешной такой! Приносил кроликам морковку и сам ее съедал. А потом этот пожар, смерти… Необъяснимо. Я не поверил, когда услышал.
Ах, вы про старшего! Алексея Викентьевича я плохо знал. В основном мы встречались с его женой, она регулярно помогала двум нашим многодетным семьям, вязала кофты для них, заказывала почтой очень красивые развивающие книжки… Бедные, бедные. Упокой Господь их души!
Илюшин зашел в пустую школу, поднялся на второй этаж, но, заслышав голоса, остановился.
Разговаривали двое: Гурьянова и женщина, чей голос был ему знаком, но Илюшин не мог вспомнить, где его слышал. Он опросил за эти два дня столько людей!
– …она мать и должна подумать о своем ребенке!
– Ну, а она о нем не думает! – Гурьянова отвечала устало и, как показалось Макару, с трудом подавляя раздражение. – И что делать? Заклинать «должна, должна» и протыкать ее бумажную фигурку иголками? Правда такова: Анна в ближайшее время не вернется. Считай, что после смерти мужа она сошла с ума и временно содержится в больнице. А лучше – удалилась в монастырь. Взяла на себя послушание.
– Бездна снисходительности! – ядовито сказала женщина. – Ты и проститутку бы оправдала.
– Она занимается благим делом. Хотя, конечно, вопрос, кто там кого лечит.
– Девочка потеряла обоих родителей! Осталась на попечении злобной алкоголички! Твоя терпимость и широкие взгляды здесь неуместны. Своими руками мать ломает ей судьбу!
Илюшин вдруг понял, где слышал этот звенящий голос. Бусы, платье, каблучки. Инга Валерьевна!
– Если этой девочке и суждено что-то сломать, то лишь ребра в драке, – с коротким смешком сказала Гурьянова.
В учительской наступило молчание. Скрипнула оконная створка, потянуло сквозняком.
– Еще одна искалеченная жизнь… – с горечью сказала Инга. – Еще одно дитя, в душе которого никогда не зарастут выжженные пятна…
Гурьяновой явно надоел этот спор.
– Хватит возводить в культ детские страдания! Да, в ближайшее время не зарастут. Но ты хочешь, чтобы все силы мира были брошены на утешение несчастного ребенка…
– Не передергивай!
– …а я говорю тебе: у этой девочки, в отличие от ее матери, огромная жизненная сила. Открой глаза: ты не того человека собираешься спасать!
– Почему ты не заберешь ее к себе?
– Потому что она отказывается. Я предлагала ей это, и не один раз.
– Как это – отказывается?
– Наотрез.
– Почему?
– У нее своеобразные понятия о долге и чести. Она считает, что это Галину оставили на ее попечение, а не наоборот.
Каблучки взволнованно зацокали по учительской, то удаляясь от двери, то приближаясь.
– Кира, это смехотворно! Какие понятия? Ей одиннадцать лет! Ты сразу же должна была забрать ее у этой дуры и держать у себя. Твои возможности… власть, наконец… почему ты ими не воспользовалась?
Гурьянова негромко засмеялась.
– Инга, тебе не кажется странным, что, радея за судьбу несчастного ребенка, ты начисто отказываешь ему в уважении? Ты даже отказываешь ей в чувствах, не желая признавать, что Марта в действительности не так сильно страдает без матери, как тебе хотелось бы.
– Тогда она выродок! – потрясенно сказала Инга.
– А три минуты назад была искалеченной крошкой. Что время делает с людьми…
– Есть время иронизировать, а есть время действовать!
– Инга, давай закончим этот разговор, – попросила Гурьянова. – Он ничего не изменит, правда.
Макар бесшумно отошел и встал за приоткрытой дверью соседнего кабинета.
– Передо мной каяться не нужно, а самой себе признаться не мешало бы: Бялик тебе не нужна. – В голосе библиотекарши прозвучало странное удовлетворение. – Ответственность брать не хочется! Ребенок, прямо скажем, не подарочный… А жизнь комфортна, надежно ограждена от потрясений. Нет, я тебя не осуждаю, все мы эгоисты. А у тебя профдеформация, пресыщение детьми… – Инга выразительно помолчала. Макар ждал заключительного аккорда, и тот прогремел. – Но подумай о том, сможешь ты смотреть в глаза обществу, если с Бялик что-нибудь случится!
Каблучки с чувством собственной правоты процокали мимо.
В глаза обществу. Вон оно как.
Общество обло, озорно, огромно, стоглазо и лаяй. Радищев, «Путешествие из Петербурга в Беловодье», сожженный том.
Макар выждал для приличия пару минут и постучался.
– Кира Михайловна, мне нужно с вами поговорить.
Гурьянова подняла на него измученный взгляд. Выглядела она плохо, и он удивился черствости библиотекарши.
– У меня нет на вас времени.
– Даже не добавите «поговорим в другой раз»?
– Простите?
Макар без разрешения придвинул стул, развернул спинкой вперед и сел.
– А вы нахал, – без выражения сказала Гурьянова.
– А вы покрываете убийцу.
Ее глаза блеснули, и он вдруг подумал, что у нее запросто может быть с собой оружие. Учительница маленького провинциального городка с револьвером; было бы смешно, если бы не список из семи имен у него в кармане.
– Начиная с две тысячи первого года здесь исчезали люди, и в общей сложности погибло четверо, если не считать Адама Раткевича.
На слово «погибло» Гурьянова не отреагировала, но имя владельца автомастерской заставило ее вздрогнуть.
– Однако это лишь до две тысячи пятого. В две тысячи пятом случилась трагедия: сумасшедший сын Буслаевых убил родителей и поджег дом.
Гурьянова что-то негромко сказала.
– Что? – переспросил Илюшин.
– Он не сумасшедший.
– Знаете, мне действительно любопытна ваша роль в этой истории. Четыре исчезновения, все в июле, из них два списали на утопления, а двум вообще не придали значения. Но в июле две тысячи пятого пропадает Володя Карнаухов, который, что бы вы ни рассказывали, не собирался уезжать из города, и почти одновременно Федор Буслаев совершает двойное убийство. Хотите знать, что я думаю, Кира Михайловна?
Она молчала.
– Ваш не сумасшедший Федя Буслаев прикончил всех этих людей. Он был тяжело болен. В тот год, когда вы приехали, его даже не допустили до занятий в школе, и вам пришлось учить его на дому. Тогда он убил первый раз. В две тысячи пятом ему исполнилось семнадцать, к тому времени вы уже год или два не появлялись у Буслаевых… Ему из-за этого стало хуже?
Молчание.
– Карнаухов – пятый, с кем он расправился! Я слышал, Буслаев любил гулять вокруг Беловодья… Где-то в окрестностях зарыты пять тел. Последнее убийство окончательно сорвало ему крышу, я имею в виду убийство Карнаухова, и он зарубил родителей, поджег дом и бежал, но утонул в реке. Пожалуй, лучший исход и для него, и для вас. Вы догадывались о том, насколько он опасен?
