– Федя не был опасен, – тихо проговорила Гурьянова.
– Вы уволились из московской школы, потому что ваш ученик попал в больницу, – резко сказал Макар. – Он был похож на Буслаева? Это простые вопросы, Кира Михайловна, но я могу попробовать еще проще. Пытались ли вы избавиться от многолетнего чувства вины, чрезмерно опекая Буслаева? Привязались ли вы к нему? Скрывали ли вы его убийства?
– Федя не был опасен.
– Кира Михайловна, вы знаете, где могила Карнаухова?
– ФЕДЯ НЕ БЫЛ ОПАСЕН! – Гурьянова встала в полный рост, шагнула к нему, и Макару стоило больших усилий не отшатнуться. – Вы идиот! Мальчишка! Что вы знаете, самонадеянный болван? Буслаев мучил его, избивал, с полного попустительства жены и, подозреваю, временами при ее активном участии. Они были два выродка, они, а не он! Видит Бог, я жалею, что они погибли. Их должны были судить. Тогда в городе не обсуждали бы сейчас, где поставить памятник благородному Алексею Викентьевичу, а вспоминали бы его имя с ужасом и отвращением! Это единственное, чего они заслуживают.
Гурьянова отступила, поморщилась, сожалея о своей вспышке. Болезненный румянец, вспыхнувший на лице, постепенно бледнел.
– Кира Михайловна, – позвал Илюшин.
– Тот ребенок, о котором вы заговорили, был невменяем. Пять переводов из класса в класс! Десятки жалоб от родителей других детей! Но школа не имеет права выгнать ученика, и пока он не разбил окно стулом и не ткнул осколком себе в глаз, его мать твердила, что к ее сыну нужно всего лишь найти подход. Уйдите, ради бога! Вы несете чушь, оскорбительную для живых и для мертвых.
– Кира Михайловна, вы знаете, где тело Карнаухова?
– Нет никакого Карнаухова, – глухо сказала Гурьянова. – Нет и никогда не было.
2
Старушку, которая каждый раз при встрече радостно махала Кире, звали Кумшаева. Имя и отчество ее были давно упразднены за ненадобностью. И город для Кумшаевой с возрастом сократился до одной улицы, на которой она жила. Вниз по алее пойдешь – купишь в магазине пшенку с кефиром, вверх пойдешь – на церковь полюбуешься. Гуляла она неторопливо, часто останавливаясь, чтобы покормить голубей.
В ночь со вторника на среду Кумшаева всегда плохо спала. Среде, как она вычитала однажды, покровительствует планета Меркурий. Это многое объясняло!
На рассвете она поняла, что больше заснуть не удастся. Оделась. Взяла клюку.
Город спал, только птицы пели в ветвях. Когда дошла до старых лип, навстречу, как из-под земли, выскочила мелкая рыжая девчонка, напугав до полусмерти. Зыркнула, шарахнулась в сторону – и след простыл.
Шаг за шагом, неспешно, туда, где золотятся розовым купола. Там и солнышко пригревает…
У фонтана, прямо на земле, сидела пьяная женщина.
– Скоро народ появится, срамота! – укорила Кумшаева. – Ступай домой!
Женщина не шевелилась. Черные длинные волосы наполовину закрывали лицо.
Старушка подошла ближе и потыкала бесстыжую бабу в плечо клюкой, чтобы проснулась. Та медленно начала валиться вбок, открывая взгляду горло с длинной красной трещиной.
Новость об убийстве Тамары Раткевич разнеслась по городу за считаные часы. За ней последовала вторая: Марта Бялик знает, кто преступник.
– Никого я не видела! – процедила Марта, сощурившись на полицейского. Она слышала, что дома и стены защищают, но тут за спиной стояла бабка, положив ладони девочке на плечи – как будто для ее спокойствия, а на самом деле, чтоб Марта не удрала.
– Чего рожи корчишь? Думаешь, я обезьяньих рож не видел?
– Нет, не думаю. Вы ж зубы чистите перед зеркалом?
Бабка отвесила Марте подзатыльник. Полицейский побагровел.
– В пять утра тебя видели в парке! В пять! За десять минут до этого бабу прирезали. Кого ты встретила?
– Да никого я не встретила! – Марта начала раздражаться. – Я возле церкви была, в ваш сраный парк вообще не заходила! Только обратно путь срезала.
– Что ты делала возле закрытой церкви? Грехи отмаливала?
Марта засопела.
– Гуляла…
– Хватит врать. Кого ты встретила?
– Бабку слепошарую!
– Кого еще? Выкладывай, дура, пока тебя не…
Дверь распахнулась, и на пороге выросла рассерженная валькирия со сверкающим мечом – такой, во всяком случае, увидела Гурьянову Марта.
– Кроликов, – злорадно сказала девочка.
3
После утренних событий Марта удрала и полдня провела в лесу. К обеду, проголодавшись, вернулась в город, надеясь перехватить пару бутербродов в библиотеке, и столкнулась с непредвиденным. Валентину пятый час мытарили в полиции, как выразилась Рында, хлюпая носом. Кикимора покраснела, как мухомор – натуральный мухомор, красный в белую крапинку, опухла и в этом неприглядном виде стала намного больше похожа на человека, чем прежде. Марта даже пожалела ее. Не убивайтесь вы так, сочувственно сказала она, Валька же не дура, чтобы взять и так глупо попасться. В ответ на это Рында замахала на нее руками, и пришлось уйти.
На улицах тоже было как-то нехорошо. Марта ощутила себя партизаном, пробравшимся в город, захваченный немцами; партизана выдавали борода, тулуп и винтовка. «Топай домой! – крикнул ей сосед. – Тебя там дожидаются».
От знакомых мальчишек она узнала, что к бабке пришел полицейский. Марта задумалась и, не дойдя до дома, свернула и растворилась в переулках. Пусть торчит там, пока не посинеет! Может, от скуки бабку арестует.
Изголодавшись, Марта забралась в чужой сад и утащила из теплицы корзинку с уже сорванными помидорами. Помидоры съела, обливаясь кислым соком, а корзинку вернула на место. И проку от нее никакого, и хозяева растяпы: украдешь их вещь – сам станешь растяпой.
Марта свято верила, что вещи хранят и накапливают силу их владельцев, а перейдя к новому хозяину, передают часть этой силы ему. Над механизмом она не задумывалась, как и над тем, отчего лишь некоторые предметы обладают этим свойством, и скорее дала бы сломать себе руку, чем поделилась бы своей тайной.
Когда она стащила духи Гурьяновой (полупустой флакон, поскольку важен был именно он, а не его содержимое), то смогла перебраться через реку в два счета. А почему? Потому что Гурьянова плавает как выдра, это подтвердит каждый, кто видел ее на озере.
Вещь должна быть с характером и строго индивидуального пользования. Например, курительная трубка. Сосед извелся, пока искал ее, но Марта держалась стойко: дядя Ваня себе купит новую, а наплевательства по отношению к бабкиным скандалам ей больше взять негде.
Деньги она никогда не брала: в них никакой силы нет. Присвоить деньги – это воровство, а Марта Бялик не воровка.
За ней увязалась коротконогая дворняга.
– Ты смотри, а то и тебя на допрос потащат, – предупредила Марта.
