На крыльце послышались быстрые шаги. Не выпуская пасечника, Сергей придвинул стул и усадил на него мужчину, как куклу.
– Провод какой-нибудь поищи, – сказал он, не оборачиваясь. Мужчина сипел и извивался в его руке.
Илюшин возник минуту спустя с мотком провода. Бабкин кивнул на пленника:
– Руки – сзади, ноги – к ножкам стула.
Когда Карнаухов был надежно привязан, Сергей обыскал пасеку, крича «Марта! Марта!». В подсобке Карнаухов хранил только инвентарь для пчеловодства. Омшаник оказался пуст, не считая ящика с вишней на полу и каких-то скомканных тряпок в грязных пятнах; Сергей расправил их, но это была не кровь, а зеленая краска. Он осмотрел стены и пол, вернулся в сарайчик и простучал доски. В багажнике и салоне машины не нашлось никаких свидетельств того, что здесь перевозили ребенка. Он повторил обыск в доме, забрался на крохотный чердак, не переставая звать Марту, и наконец вернулся к Карнаухову.
– Где девочка?
– Я ничего не сделал, – с ужасом забормотал мужчина. – Я ничего не сделал!
– Ты ответь, пожалуйста, – ласково попросил Бабкин, – и больше от тебя ничего не потребуется.
– Я не понимаю!
– Где. Марта. Бялик.
– Кто это?! Не знаю, я ничего не знаю!
Бабкин неторопливо выпрямился.
– Серега! – предупреждающе сказал Макар.
– Не трогай! Сволочь! А-а-а! Убивают! – вдруг завизжал пленник. Вопль снова перешел в хрип, когда Бабкин сжал пальцы на его горле.
– Мы не из полиции, – без выражения сказал он. – Нас наняли, чтобы найти ребенка. За него хорошо заплатят. Мертвая она, живая – мне, в общем, без разницы. Я просто зарабатываю на кусок хлеба. Ты мешаешь мне делать мою работу.
– Я скажу, сукой буду, скажу… – зачастил мужчина, глотая слова. – Мужики, вы попутали… ну чо вы, я же не этот! Вы чо, думали, я тут малолеток жарю? Да… вы чо! У меня с грызунами никаких дел не водилось… Матерью клянусь!
– Стоп! – сказал Макар.
Пленник осекся.
Илюшин присел перед ним, наклонив голову. Мужчина в страхе скосил на него глаза, вскрикнул, почувствовав прикосновение, и задергал плечами, как бескрылая птица, пытающаяся взлететь.
– Серега, глянь!
Макар закатал пленнику рукава до локтей. Запястья и предплечья на обеих руках были забиты синими татуировками.
– Ну, сиделец, – неохотно признал Бабкин.
Илюшин поднял глаза и прищурился, рассматривая Карнаухова с отстраненностью палача, оценивающего не облик приговоренного, а лишь толщину его шеи.
– Бритва есть?
– А-а-а! – Мужчина забился, как рыба.
– Не догадался захватить. Но личико ему поправляли добрые люди, и не раз. Что тебя смущает?
– Жаргон.
– Да он комедию ломает, Макар! Это спектакль! Времени сколько прошло, подумай сам. Он десять раз уже мог присесть – отсюда и жаргон.
Илюшин с сомнением покачал головой.
– Приотпусти его слегка, пока он концы не отдал.
Пленник засипел, вдыхая воздух.
– С первого раза, – мягко попросил Макар, глядя на него снизу вверх, – с первого, это важно, рассказываешь, кто ты такой и что здесь делаешь.
– Андрей меня зовут, – выпалил тот, не раздумывая. – Андрей Тарасов!
– А по документам ты Илья Пырьев.
Пырьев-Тарасов сглотнул и начал рассказывать, отрывисто, словно отбивая мячи.
История его была проста. Пятерых членов банды, грабившей склады и магазины, взяли на шестой год их деятельности, и одному из них, единственному, на чьих руках не было крови, предложили сделку. Четверо отправились за решетку надолго, пятый вышел на свободу шесть лет спустя.
Он уехал в другой город. Сначала у него появилась работа, потом женщина, и он уже совсем было решил, что его поезд отправился по другой ветке, когда до него дошли известия о бывших подельниках.
Новости были такими, что он бежал из своей новой жизни в тот же вечер, бросив и работу, и жилье, и женщину, которой напоследок крикнул убираться немедленно из этой квартиры. Женщина была неглупая: он знал, что она последует его совету.
Страх гнал его подальше от больших городов, хотя именно там затеряться было проще всего. Кто-то из дальней родни упоминал Беловодье, и он поехал туда, не представляя, что его ждет.
Городок ему неожиданно приглянулся. Здесь царило спокойствие без тоски, и даже зима не вгоняла в уныние, как прежде, а радовала: много снега и солнца, прозрачный синий лед на озере, сугробы у леса – как плохо замаскировавшиеся караульные снеговики.
У него оставалось немного денег от прошлой жизни. Паспорт на другое имя он выправил давно, прибегнув к помощи старого друга. Средств хватило на мастерскую. Может быть, хватило бы и на комнатушку, но он неожиданно для себя приобрел по объявлению пасеку – семидесятилетний владелец начинал слепнуть, и его забирала к себе родня. Старик едва не плакал от радости, что пчелы окажутся в надежных руках. Руки у него действительно были хорошие, он все детство помогал деду, разводившему пчел.
Единственное, что не давало ему покоя, – мысль о том, что в конце концов до него доберутся, как добрались в том городе, где он едва не женился. Каждый раз, когда открывалась дверь мастерской, у него подпрыгивало сердце. Успокаивался он только на пасеке: его поддерживала странная детская вера в то, что пчелы его защитят.
– Они меня за этот год не ужалили ни разу, – сказал он, шмыгнув носом. – Потому что с пониманием… И, это, место тут годное. Лес сухой, редкий, пчелы любят такой. А чабреца вокруг сколько! Вереск растет, малины полно, дягиля…
– Ты мне ботанический справочник не читай, – прервал его Бабкин. – Макар, на пару слов.
Они отошли к дверному проему.
– Самое простое – отвезти его к нашим теткам, побрить и предъявить его рожу, – вполголоса сказал Сергей. – Станет ясно, плетет он кружева или говорит правду. Но мы потеряем на этом уйму времени.
Макар скользнул взглядом по жужжащим пчелам и очень спокойно спросил:
– Ты ульи проверил?
– В каком смысле?
И тут Бабкин понял в каком.
– Так, – сказал он, сразу подобравшись. – Да. То есть нет. В смысле, если ульи, то должно быть очень много крови. Крови нигде не видно.
– Ее не видно здесь, но он мог сделать все в другом месте, в роще, например. Ты же не приглядывался к траве в роще, и я не приглядывался.
Бабкин представил, как открывает крышку улья и вместо рамок видит внутри нечто, плотно облепленное насекомыми. Маленький рыжий детеныш сбежал от убийцы, пробрался через ночной лес, переплыл реку, проявил столько бесстрашия и сообразительности, что хватило бы на десятерых взрослых, – для чего? Чтобы два дня спустя они нашли распиханные по ульям…
