Волков, спокойный и, кажется, всем довольный, поднимался на платформу Ботанической. Никакого намека на вчерашнюю ярость, никакого сожаления.
– А ты, Виктор, голова. Сразу видно – ученый, не чета нам. Я бы так не смог, а ты самую суть уловил, по полочкам разложил. Есть мы, есть Царица. И никаких я. И только так. И тебе этого, Миха, не понять, чужой ты. – И, повернувшись в сторону Хранителя: – Чего звал, начальник?
– Сейчас. Горшок, ты еще тут? Я же тебе русским по белому сказал: уебен! Повторить?
Мишка ушел… От обиды Горшку хотелось реветь. Он уже забыл, когда плакал. В детдоме? Нет, там нельзя, покажешь слабину – заклюют. Потом? Тем более. Даже когда выяснилось, что его хитро кинули с жильем, а в армию не берут по причине слабого здоровья. Помотался он по свету. А тут, на Петроградской, неожиданно для себя, осел. Наивный, он думал, что нашел дом, друга, а оказалось… А оказалось, что, как всегда, Горшок никому не нужен. Кроме, наверное, Мультика.
Кот встретил его на пороге кухни, мявкнул и резво забрался на шею.
– Мишка, сними с себя этого блохастого, с ним не пущу!
Горшок был настолько расстроен, что даже не «включил» свою обычную придурковатость.
– И больно надо. Пошли, Мультик.
Мишка повернулся, чтобы уйти.
Аркадьевна, увидев это, испугалась.
– Ты чего? Обиделся, что ли? Стой, иди сюда, ладно, только уж за стол без кота садись!
Голод не тетка, а пахло с кухни вкусно, и Горшок позволил поварихе затащить его за стол. А та и рада, накормила подопечного до отвала.
– Спасибо, Аркадьевна! После сытного обеда, по закону Архимеда, полагается поспать! Пойду я к себе.
«К себе» – это на Ботаническую. Откуда его выгнали совсем недавно. А куда еще идти? Только если прочь отсюда. Пока не стал этим самым «мясом». Только куда?
– Эй, Михаил, зайди на огонек.
Мишка моментально «нацепил» привычную маску местного дурачка. Роман Ильич…
– Чего изволите, начальник?
– Зайди, говорю. Чаю попьем, а хочешь, и покрепче чего налью.
– Мишка хочет! Покрепче! А с Мультиком можно?
– Можно, бери своего кабысдоха.
В кабинете Смотрителя Горшок был не впервой, поэтому тут же по-хозяйски расположился в кресле. Роман Ильич усмехнулся.
– Меня подсиживаешь?
– Кресло мягкое, Мишке тут хорошо. Где чай? Или покрепче?
– Нет, ты давай все-таки пересаживайся, а то я что покрепче просто не достану.
Конечно, с юродивого хватило бы и бражки, да только самому Ильичу эту бурду пить совсем не хотелось. Пришлось плеснуть в чашки коньячку.
Горшок выпил залпом, и потянулся за новой порцией.
– Мало. Еще налей!
– Да не спеши, коньяк крепкий, свалишься.
– Мишка не свалится, Аркадьевна кормила.
– Ну, хорошо, – Ильич плеснул еще, посмотрел, как Горшок выпил.
– А я вот что тебя спросить хочу: куда это вы вчера с Хранителем ходили?
От коньяка Горшку стало хорошо, спокойно, захотелось вдруг все рассказать, поделиться, поплакаться Смотрителю в жилетку. Мишка уже открыл было рот, но вовремя вспомнил: Ильич тоже из этой компании. И их терки с Хранителем ничего не меняют. Они все равно свои. А Мишка, да, Мишка – чужой. Они скорее Мишку кактусу скормят, чем против этого кактуса пойдут! Горшок поежился, ему стало страшно: эти могут. Надо будет – скормят и не поморщатся. Мя-а-со…
– Мишке Царицу показать. Мишка ее ни разу не видел. Витька показал.
Роман Ильич улыбнулся: конечно, да, «Витька Мишке Царицу показал». Врет, гаденыш! Врет, и не морщится! «Я у мамы дурачок»… Этот дурачок поумнее многих тут будет.
В отличие от остальных, Роман Ильич сразу не поверил в дефективность Горшка. Это другим Мишка был пофиг, а начальник станции на то и начальник, чтоб ко всем присматриваться и все про всех знать. Горшок слишком усердно изображал из себя юродивого, и Роман Ильич тут же сделал выводы. Правда, Горшков никому не мешал, и даже был по-своему полезен, поэтому Смотритель его не трогал. До поры до времени. И пока это время еще не пришло.
– И как тебе Царица? Понравилась?
– Красивая. Цветет. Пахнет вкусно. Как Принцесса у Витьки на Ботанической. Коньяк дай!
Смотритель послушно плеснул в чашку ароматную жидкость.
– А скажи-ка мне, Михаил, кто это с вами еще ходил?
То, что Горшок и тут ему соврет, сомнения у Смотрителя не вызывало, но не задать этот вопрос он не мог.
– Сталкеры. Ночь, темно, холодно. Мишка боится.
Больше Смотрителю задерживать гостя никакого резона не было. И так весь коньяк у него выжрал. А сказать – ничего не сказал. Эх…
Горшок, сытый и пьяный, еле добрался до Ботанической, залез за кадку, начисто забыв о прошлом страхе и обидах, уснул.
Проснулся он от того, что кто-то бубнит за перегородкой. Прислушался: Хранитель. А второй – Женька Волков.
Мишка осторожно, стараясь не обнаружить себя, подобрался поближе, припал глазом к едва заметной щели между досками. Точно: они. Сидят за столом, с бутылочкой. Горшок потянул носом, сглотнул слюну: не самогон пьют, не бурду какую. Эх! Организм тут же отозвался ломотой в висках и сухостью во рту…
– Чтоб через два часа духу вашего тут не было.
Хранитель наполнил стопки. Настоящие, из стекла, какие раньше стояли в каждом серванте каждой российской семьи.
– Вздрогнули!
Рюмочки звонко стукнулись… Горшок сглотнул слюну.
– Слушай, Витек. А хозяева нашего дона предъяву так и не кинули?
– И не кинут. Война. Спишет все.
– Тревожно как-то…
– Вот поэтому и торопись.
– И как я этого муринца притащу? Черт его знает… Не мешок картошки и не ребенок малый.
– А Царице без разницы: ребенок, взрослый. Кровь у всех одинакова.
– Жертва.
– Жертва… Я знал, что когда-нибудь так и будет. Долго она молчала.
– Лиза.
– Лиза, да. Принцессе. Но это без разницы. И все. Дон Педро потом.
– Она его выбрала?
– Только дошло?! Даешь…
– Так откуда мне знать? Она мне не докладывает!
– Все, давай на посошок, и иди, собирайся. В лепешку разбейся, но человека мне доставь.
– Не сомневайся. Будет.
Волков ушел. Хранитель еще немного посидел за столом, потом налил себе полную стопку, залпом опрокинул ее. Но этого Мишка уже не видел: как только Волков встал из-за стола, он осторожно вернулся на свое место. И когда Хранитель заглянул за перегородку, его ничего не насторожило: Горшок все так же посапывал, свернувшись калачиком под одеялом.
