И Сухроб старался…
Рассвет только начинался, когда Ахмед разбудил Сухроба.
– Просыпайся, пора.
– Что? Что так рано-то?
– Вставай. Аллах выбрал тебя для великого дела.
– Сегодня? – дрожащим голосом спросил парень.
– Помолись, – Ахмед быстро вышел из комнаты.
Вся жизнь в один момент пронеслась пред глазами Сухроба, все вспомнил. Всех.
Родителей, друзей, братьев и сестер… Котенка, что весной принесла кошка, собаку, что радостно встречала его у дома.
В своей последней молитве Сухроб рассказал Всевышнему о своих страхах, попросил помощи для близких. Попросил прощения у тех, чьи жизни ему предстоит оборвать. Одного он не стал просить: пощады для себя. И вовсе не потому, что ему и так был обещан рай.
Московская погода обманчива. Или Всевышнему не понравились его помыслы. Бог един. Солнечное утро сменил холодный весенний день, ветреный и промозглый, с изморосью, часто сменяемой косым дождем.
А Ильяс сказал, что сам Аллах помогает им: мысли людей будут заняты непогодой, головной болью, мокрыми ногами, желанием добраться до тепла и наконец-то отогреться.
Десять минут инструктаж, рюкзак на плечи, добежать под дождем до автобуса, потом – в метро…
Дорогу Сухроб почти не помнил. Внутри что-то сломалось, он был похож на марионетку, двигаемую чужой волей: своих сил у него не осталось совсем. Чтоб не выдать себя, он молился.
Вот метро, вестибюль.
Краем глаза парень заметил полицейских: один из них что-то говорил по рации, а второй двинулся в его сторону.
– Сержант Головин. Пройдите, пожалуйста, в сторону.
– Что-то не так? – все, что Сухроб смог выдавить из себя.
– Предъявите, пожалуйста, документы. Откройте, пожалуйста, рюкзак.
Дальше все было как во сне. Он еще раз вспомнил всех и со всеми попрощался. Попытался вспомнить что-то хорошее, чтоб с этим и уйти…
– Счастливого пути, Сухроб Салманович, – сержант протянул ему документы. – Да, рюкзак закройте, книги вывалятся.
Все.
– Ты что себе позволяешь, – услышал он знакомый голос рядом. – Быстро вниз.
Оказывается, Ахмет неусыпно следил за ним всю дорогу. Это был обыкновенный экзамен, который Сухроб позорно провалил.
Наказывать его не стали, дали еще одну попытку, возможность исправиться, помочь родителям и навсегда прославить их род.
Сержант Головин с напарником, молоденьким стажером Колькой, скучали у колонны. До развода еще два часа, и, слава богу, пока служба идет без приключений.
– Смотри, опять этот Сугроб, – засмеялся Колька, – Пойдешь к нему?
– Думаешь, надо? С документами у него порядок, в рюкзаке опять книги. Студент, что с него возьмешь.
– Рюкзак больно тяжелый. Смотри, еле идет.
– Книги, они тяжелые, – отмахнулся Головин. – Хочешь, сам иди. Практикуйся.
– И пойду, – Николай уже сделал шаг в сторону Сухроба, как где-то сзади громко закричала женщина.
Наряд со всех ног бросился на голос. Сухроб шагнул на эскалатор…
– Всем постам! Всем постам…
* * *
– Не стал я дожидаться поезда. Скинул рюкзак на скамейку и пошел на другую платформу.
Потом узнал, что все случилось на другой станции. Не я один был такой.
Мужчина помолчал.
– Мне повезло. Паспорт был с собой, адрес товарища школьного помнил, он на рынке работал. Нашел его. Тот укрыл на время, я денег заработал и в Питер подался. Подальше от всего. Но для Аллаха нет расстояний, он ничего не забывает. Вот и упрятал меня под землю. Навсегда.
– Да, брат… История, прямо скажу, невероятная. Только ты ж не убил никого?
– Не важно. Желал. И убил бы, только испугался, молодой был еще. Все. Пора.
Сухроб поднялся, протянул Вексу руку для прощания.
– Пошли по домам, солдат. Спать пора.
…Ни Сухроб, ни, тем более, Векс не обратили внимания, что к разговору уже давно прислушиваются трое незнакомцев в одинаковых плащах с капюшонами. Мало ли кто по перрону таскается? Чужих много, за всеми не уследить. Да и зачем?
* * *
Идти с мешком на голове до жути неудобно. Особенно, если у тебя связаны руки, особенно, если на дороге то и дело попадаются камни и неровности, и, особенно если каждый шаг отдается острой болью.
– Все, – Векс встал, – Дальше не пойду. Хотите – тащите меня на себе!
– Пойде-ешь.
Толчок в спину. Какой уже по счету?.. На сей раз Векс не удержался на ногах, а похититель не успел его подхватить.
– Черт! Поднимайся!
Опять пинок! Да что ж это такое?!
– Эй, Рональдиньо гребаный, я те че, мячик, что ли?! Сказал, не могу идти! Хоть руки развяжи! И мешок мне нафиг сейчас? Ясно же, что не убегу.
– Слышь, Волков. Может, и правда?.. Куда он сейчас, и так едва ногами перебирает. Не на себе же тащить? А?
– Закончил? А теперь бери и тащи! Что уставился? Не может он идти, значит, тащим. По очереди.
– Мне бы отлить…
– Потерпишь. Я что тебе, нянька? Все, двигаем.
– Дело хозяйское, обоссу – не обессудь.
– Сука! Командир, дай ему отлить! Или сам тащи!
– Развяжи его…
Уф…
Мешок все-таки сняли. Придурки. Куда тут убежать?! Руку свою едва разглядишь.
Похитителей было трое, двое примерно одной с ним весовой категории, а один даже покрупнее будет. Да уж… Интересно, чего они боятся? Что я Рэмбо? Или с ногой притворяюсь?
– Все? Макар, вяжи его.
– Командир, да куда этот чудик колченогий денется?
Волков вспылил. Идиот! Да зазевайся ты чуток, прыгнет этот чувак в сторону, и ищи его потом в темноте! Недостроенный туннель, тут столько всякого!
– Я тебе дома объясню, куда! Вяжи и двигаем!
– Вяжи, Макар, раз командир велит. Эх, прокачусь! С ветерком, надеюсь?
А реакция у этого Макара отличная, и бьет хорошо, профессионально. Язык мой – враг мой…
– Командир, а, командир, – Векс закашлялся, – из меня отбивная паршивая, жилистый больно. Ты скажи своим…
– Волков, давай я ему кляп воткну. Достал.
– Слышь, мужик, ты бы заткнулся. Ребята устали, нервничают.
Ладно, постебались, и будя. А то действительно – себе дороже, всю требуху кулачищами отобьют. Эх, как же это он так вляпался-то, а?..
* * *
– Пошли по домам, солдат. Спать пора.
