– Встать!
Черт, что еще?!
Ноги не слушались.
– Руку давай, калека. Ведь предупреждал: беречь задницу! Она у тебя одна и еще пригодится!
– Рат куда тебя трахать будет, если сколопендра полжопы откусит?
– Да у него теперь есть с кем кувыркаться. Казачкову Нюшку приспособил.
– Или она его…
Точно, вот пустая голова! Жучки-паучки. Сколопендра и как там еще?.. Он тогда посмеялся, смешное имя такое… Тарантелла, вот. Кусают не смертельно, но больно, и заживаает долго.
– А теперь, как я тебя учил, ну?
– Родька, ты издеваешься. Нету тут сколопендры, сам же видишь, и тарантаса, тарантеллы, то есть, тоже нету. Только что попой своей проверил!
– Нету, говоришь?
Родька пошевелил кучу, и Алекс успел заметить, как что-то небольшое и юркое скользнуло под камень.
– Видел? Тарантелла собственной персоной. Заберется такая в штаны, и прощай яйца. Месяц будешь слезами писать.
– Какое месяц! Славка почти два страдал. Да и до сих пор еще время от времени прихватывает.
– Так-то, студент. А то – нету никого, нету… Встали! Пора!
– Погодьте, а то потом так и не спрошу, почему сколопентра и таранта… тьфу, тарантелла?
– Это у нас Родион Василич ботаник…
– Зоолог!
– Ну зоолог, те же яйца, только в профиль. Он придумал.
– Короче, хватит телиться, сам расскажу: сколопендрой мы в детстве всех пауков звали, а тарантелла по виду напоминает тарантула. Но не тарантул, поэтому – тарантелла. Все? Тогда – раз-два, двинули!
И опять эта гонка… Однообразие развалин стало утомлять. Перешли железнодорожные пути, а потом опять одни развалины и слева и справа. Новостройки. И как их лепили? Они ж сложились на раз-два, как те самые башни-близнецы в Нью-Йорке. Ничего не осталось.
– Родька, и как ты тут ориентируешься?
– Походи с наше, тоже научишься. Все кучки будут как родные.
– А не лучше по дороге?
– Кому как. Кто-то и мимо леса ходит, а я не люблю. Тут свои прелести, конечно, но зато и спрятаться есть где. И переждать, если что. Не дай бог, конечно.
Алекс заметил, что Родька старательно избегает открытого пространства. Значит, есть кого опасаться?
– Воздух!
Кто-то сцапал Грина за шкирку и повалил за ближайшую кучу строительного мусора.
– Тихо, не шевелись.
Хлопанье огромных крыльев оглушило Алекса, потом он услышал клекот. Словно индюк рассердился. Грину захотелось глянуть на то диковинное существо, что могло издавать подобные звуки.
– Да не дергайся ты!
Команда «отбой» прозвучала так же неожиданно.
– Пронесло. Что-то она в неурочный час из гнезда выползла. Что, студент, штаны-то мокрые небось? Ничего, еще чуть-чуть, и сменишь бельишко.
– Что хоть было-то? А то и не рассмотрел.
– И не надо. Мут летающий. Эксклюзивный, таких больше нигде не видели. Пашка вон его клоуном называет: клюв у него – как нос у клоуна, красный и надутый.
* * *
– Ну, прощай, студент. Иди, меняй штаны. Обратно-то когда?
– Пока не знаю.
– Если что, мы тут опять через два дня на третий. Понравилось с нами – добро пожаловать, и обратно захватим. А то смотри, у каждой группы свои заповедные тропки, можешь и с ними, за новыми ощущениями. Мы сейчас пожевать. Ты как, с нами?
Еда была так себе, но не в его положении было перебирать харчами: есть хотелось не по-детски. Отравиться Алекс не боялся: и Родька, и остальные ели местную пищу без опаски.
Посетителей в столовке было немного, и в большинстве своем – чужаки. Для местных время было неурочное.
Хозяин, он же бармен, и он же официант, хорошей памятью не отличался и ничего про Векса сказать не мог. Или не захотел, что более вероятно.
С Севера? Высокий и хромает? Нет, не помню. Северяне тут каждый день бывают, постоянных помню, а остальных – не подряжался. Спроси на станции. Если заночевал, то там точно вспомнят.
На станции так на станции. До гостиничных палаток идти через весь перрон. Алексу тут все было внове и интересно. Получалось, что все станции похожи одна на другую, как похожи и люди, обустраивающие жилье в месте, для этого совсем не приспособленном. Разница была только в степени креативности жителей, ну и в средствах. На Выборгской и креативность и средства были так себе, из разряда «не до жиру, быть бы живу». Но хоть чистенько.
Алекс медленно шел по перрону, прикидывая, у кого можно спросить про Векса.
Выбор был не велик – местных на перроне почти не было. Тощего высокого мужика в потертой тюбетейке Грин увидел издалека: он молился, расстелив коврик у входа в палатку. Алекс присел рядом, дождался, пока мужчина закончит обряд.
– А как восток определяешь? Александр, – Грин протянул руку.
– По схеме, там все есть, – мужчина кивнул на стенку, где до сих пор висела схема метро. – Сухроб. – И тоже протянул руку. – Два дня назад у меня уже спрашивали это. Его звали Кирилл. Векс. Знаешь его?
– Что с ним?
– Твоя фамилия Гринев. Я угадал?
– С Кирюхой что?!
– Он знал, что ты придешь, и велел передать: не ищи. Иди домой. Он так и сказал – тебе обязательно надо возвращаться домой.
– Куда он ушел?
– Не суетись. Слушай. Он сказал, что ушел не в метро, наверх. Что если вдруг ты или кто другой найдут его мертвым, не хоронить его и не подходить близко.
– Все?
– Все. И он точно ушел наверх. Сегодня утром. С ним были еще трое, я проследил немного. Эти трое чужие, я их никогда тут не видел… А теперь иди домой. Возвращайся, раз он велел. Не ищи его. И не спрашивай меня больше, я не знаю ничего.
Черт и еще раз черт…
Этот Сухроб не врал, Алекс чувствовал это. Получается, Векс наверху, в городе. И они разминулись совсем на чуть-чуть.
* * *
– Родька, вы домой скоро?
– Что, нагостился? Это как солнце скажет. Но ты не уходи далеко. А то мало ли…
Обратный путь показался Алексу и короче, и легче. Обошлось без приключений, и отряд подошел к Площади Мужества, когда солнце только начинало заваливаться за горизонт.
Глава двадцать первая
Штрихи к портрету
2029 год. Станция метро Ботаническая
На счет яда Виктор блефовал: не было у него ничего подобного и быть не могло. Просто потому, что отрава с такими свойствами – что-то из области фантастики, продукт химического производства, может быть. А у Хранителя было только то, что ему давала Ботаничка: стебли, листья, корни. И все это – от обычных растений, которые когда-то в изобилии высаживались на клумбах, цвели в полях, на болотах, украшали окошки квартир и офисов: олеандр, красавец дельфиниум. Лютик! Скромный, обыкновенный лютик! Цикута… Сколько ее растет по болотам и прудам? Про то, что ее ядом отравили Сократа, каждый шестиклассник в курсе. Только не каждый учитель знал: белые зонтики цветов на ближайшем пруду – та самая легендарная цикута.
