– Мишка, ты чего это? Не заболел ли? Бледный что-то какой? Поесть будешь?
Горшок кивнул: само собой, разве когда он отказывался от хавчика?
Ел Мишка, как всегда, с удовольствием, всем своим видом показывая, как он доволен, как все вкусно и как он благодарен за то, что не остался голодным. И это была не игра, не притворство: Горшок умел ценить маленькие радости, не так уж много их у него было. Зная отношение поварихи к чавканью и прочему свинству, Мишка старался не нарушать порядка. Было это для него совсем не сложно.
Наблюдая, как Горшок за обе щеки уплетает похлебку, Аркадьевна успокоилась: аппетит хороший, значит, все нормально и можно идти в наступление.
– Кхм… Мишка, слушай-ка. Ты с Витьком нашим вроде же дружишь, так? Что у него там случилось? Все таится, секретничает.
Мишка насторожился. Жевать он не прекратил, это было выше его сил, даже, наоборот, еще активнее заработал челюстями и уткнулся в плошку, дескать, ем я, не мешайте!
Аркадьевна, заметив это, тут же предложила Горшку добавку, тот оказываться не стал, глупо было бы. Но и разговорчивее не стал тоже.
– Ты там язык вместе с похлебкой не съел? Чего молчишь-то?
– Мишка ест. А когда я ем, я глух и нем.
Вот поросенок хитрый, поди подступись к нему! Только похлебка вот скоро закончится, и она, Аркадьевна, от Горшка ни за что не отстанет.
Мишке самому надоели эти чужие тайны. За последние сутки (или двое?) на бедного Горшка столько всего свалилось, что его несчастные мозги, не привыкшие так напряженно работать, вскипели. Мишка устал. Он бы и рассказал все, черт с ними: и с Хранителем, и с Волковым, и с муринцами этими. Вопрос: а где гарантия, что его потом не скормят этому колючему монстру? Так просто, чтоб лишнего не болтал. Для профилактики. Он чужой. Своих не жалко, что про других тогда говорить?
Горшок поставил пустую посудину на стол.
– Благодарствую. Вкусный суп.
И тут же скривился, схватившись за живот.
– Объелся?!
– Мишка пойдет домой. Мишке больно.
«Да что это такое? Опять все не слава богу!» Повариха поняла, что Горшок просто притворяется, разозлилась, но что она могла сделать?
Смотрителю она сказала, что Горшок хоть и молчит, но точно что-то знает. А Витька, как пить дать, опять воду мутит, что-то придумал. Ох, не к добру все это…
* * *
Смотритель и сам чувствовал, что не к добру. В последнее время вокруг вообще творилось что-то странное, если не сказать – страшное. Если бы Романа Ильича попросили описать свои предчувствия и страхи, ему бы это вряд ли удалось. Огромная черная воронка на фоне сине-фиолетового неба и закатного солнца, которая стремительно увеличивается в размерах и засасывает все, что попадается ей на пути, и все. Никаких мыслей и соображений. Просто образ, как у Лукьяненко в какой-то книге. Но там воронка была материальна, а у Ильича – просто ощущение: шла беда.
И война в Большом метро, развязанная империей, была только лишь ее частью. А еще Смотритель понимал – он ничего не сможет сделать.
* * *
Конечно, никакого живота у Горшка не болело, он просто сбежал. И сейчас не знал, что ему дальше делать. Бежать спасать мир? Как велели ему Там-Тамыч и цыганка? Или они что-то другое имели в виду? Просто уж больно не похож Мишка ни на Бэтмэна, ни на Человека-паука, не говоря уже про Илью Муромца с Алешей Поповичем. Не похож, и совсем не хочет быть похожим. Ни по отдельности, ни на всех сразу.
В любом случае, на Ботаническую надо было заглянуть: там, в вещмешке, лежало все его нехитрое брахлишко, среди которого, кстати, была старая армейская плащ-палатка и противогаз с запасом фильтров. Горшок хоть и не собирался путешествовать по верху, да только если такая добыча сама шла в руки, не отказываться же от нее?
Горшок очень надеялся, что Виктор уже ушел, но ошибся.
– Горшок? Ты, что ли? Нагулялся?
– Мишка устал. Мишка хочет спать.
Второй раз за день Горшок соврал: спать ему ни капельки не хотелось. Но что он мог еще сказать? Можно было признаться, что собирается съехать. Можно, но Мишка пятой точкой чувствовал – не нужно. Именно сейчас – никак нельзя.
– Так что стоишь, или забыл, где твой угол? Я твои шмотки не трогал. Спи, и не мешай мне. Я работаю.
Хранитель никогда не гонял Горшка прочь, даже если колдовал у себя в лаборатории: для него юродивый был словно пустое место. А может ли оно раздражать?
– Мишка постель перетащит. Не хочу за кадкой.
Хранитель сначала не понял, что имеет в виду Горшок. Тот же стоял, насупившись, опустив голову, и всем своим видом напоминал не взрослого мужика сорока с хвостиком лет, а обиженного ребенка. А потом до него дошло.
– Так ты что, боишься? Принцессы?!
Мишка кивнул.
– Колючки острые, длинные. Мишка боится.
– Запомни, если ты ничем Принцессу не обидишь, она тебя не тронет. Она на самом деле добрая.
Пусть это не так. Но что-то же надо сказать?
– Иди, и ложись.
Горшок послушно отправился на место. Лег, закутался и стал ждать. В конце концов, уйдет же Хранитель когда-нибудь? И не заметил, как задремал. Спал он вполглаза, со сновидениями, тревожными, странными, если не сказать, страшными.
Мишке снилось, что он куда-то едет. Поезд – не совсем обычный, таких он никогда не видел, разве что только на картинке: впереди – паровоз, а за ним – маленькие деревянные вагончики. В вагончике темно: ночь и все тихо дремлют на скамейках. А за окном – настоящая новогодняя сказка: яркая полная луна на угольно-черном небе, крупные мерцающие звезды, голубой снег и четкие чернильные тени от деревьев, покрытых инеем и сверкающих, словно бриллианты. Вдалеке – спящие деревеньки, засыпанные снегом по самые крыши. Но Горшок знает, что все это – обман, мираж, замануха. И на самом деле нет за окошком никакой сказки. Только ужас, тоска и отчаяние.
Он и проснулся совсем не от страха. Скорее – от тоски и безысходности. Впервые за все эти годы ему вдруг отчаянно стало жаль себя, свою бесполезную, в принципе, жизнь… Вот помрет он, и кто о нем пожалеет? Кто вспомнит, что жил на свете такой Мишка Горшков? Заплачет? Поставит свечку за упокой души?..
* * *
Хранитель закончил работу как раз в тот момент, когда Горшок открыл глаза.
Вот и все. Теперь надо только дождаться Волкова. Виктор ни на секунду не сомневался, что он придет и с муринцем, и с этим Вексом.
Волков предложил ему прихлопнуть Векса сразу, как только тот выполнит поручение, но Хранитель отказался. Нет! Векс должен увидеть, как реализуется его, Виктора, план. Чтоб неповадно было перечить. Пусть увидит все, пусть наслаждается. При жертвоприношении должны быть свидетели. А вот потом… Хранитель решил – яд будет медленным. Человек должен понять, что умирает. И умирать долго, мучительно. Хотя был еще вариант… Кто-то из его «девочек» останется без пищи. Он еще не решил, кто именно, а Царица молчала. Поэтому, если будет угодно Повелительнице, если аппетит вдруг разыграется, то возможна и вторая жертва.
