– Бог един…
– Един, един… Только вали отсюда. Давай, Горшок, ври дальше.
«Ври дальше»… Да не врет он! Только все равно не поверят…
– Петр церковь караулит. Кто там ворует, того убивает. А я оттуда ничего не взял.
– …И он тебя пощадил.
И опять этот хохот!
– Горшок, а, Горшок, а Петро наш не сказал, как он их убивает? Душит или головы отрывает?
А на самом деле, как?
– От страха они помирают.
– А ты, значит, не помер? В корешах у него теперь, небось, ходишь, а?
– Я ничего в церкви не украл…
– Это мы слышали. Но ты ж говорил, что помер, да воскрес?
Компания потешалась. Что ж, шуты для того и существуют.
– Не веришь – не надо! Только там мужик лежал, жмур, скелет один остался! А рядом чашка, золотая! Из церкви!
Смеяться сразу перестали. И хмель куда только делся?
– А то не Конь часом? Он вроде к Сампсонию-то намыливался?
– Мишка, скажи нам, ты хоть его рассмотрел, жмура этого? Какой он был?
– Больно надо. Дохляк как дохляк. Волосы, вроде, рыжие.
– Конь. Говорили ему: не ходи один. В том районе три стаи кормятся!
Не поверили – их дело. Конечно, списать на собак проще… Только Мишка знал точно – Петр это. И Конь сам виноват: воровать не надо было.
* * *
Со стороны казалось, что Горшок бесцельно бродит по перрону. На самом деле, это было совсем не так, Мишка искал место, куда бы ему спрятаться. Так, чтобы Волков и остальные его не видели, а он, наоборот, имел возможность за ними наблюдать. Иногда его подзывал к себе кто-нибудь из старых знакомых, расспрашивал о жизни, о том, как его опять занесло на Выборгскую. Мишка отвечал односложно, и лишь когда от него ждали байку, повторял то, что уже рассказал Лехе. Но уже без настроения: Горшок каждую секунду ждал появления Волкова, а нужное место так и не выбрал. Зато кот просто купался в любви и внимании, со всех сторон только и слышалось: кис-кис, кис-кис. Ребятня тискала его, взрослые – кормили, если было чем. С ним играли, его целовали, и рыжая бестия окончательно почувствовала себя пупом вселенной. Вот сейчас он развалился посередине платформы и занимался своим любимым делом: вылизывался.
– Мультик, молоко будешь?
Кот в его сторону даже голову не повернул.
– Ну все. Хватит наглеть!
Мишка подхватил Мультика, засунул его за пазуху, пошел к ближайшей палатке. Она стояла таким образом, что за ней можно было укрыться, пока Волков и его команда не покинут станцию. Пока так, а потом он что-нибудь сообразит. По обстоятельствам.
«Эй, Там-Тамыч! Что молчишь? Назначил меня Бэтменом и бросил? А если я не знаю, что делать? Тогда подсказывай, что ли!»
– Ты куда полез?
Что за непруха? Мишка так надеялся, что его никто не заметит… Высокий тощий мужик, тот самый, что с Лехой поцапался, имя такое странное: Сугроб.
– Спать хочу. А на палатку денег нету.
– Что, не пускает Леха? Не понравились байки?
– Угу.
Мужика этого Мишка раньше тут не видел, видать, пришел после его ухода. Плохо это, или хорошо, Горшок пока еще не решил.
– Твой кот тут шухер навел?
– Мой, Мультик.
– Хорошо, что у тебя кот, ты не один.
– А ты один? – сказал и тут же пожалел об этом: вот черт за язык дернул! Лезешь в душу грязными лапами!
Но Сугроб ничего, не обиделся, и даже ответил.
– Не один. Жена есть, русская. Дети, взрослые уже. Не тут, не на этой станции. Воюют, солдаты. Жена умрет, буду один.
Мужчина говорил спокойно, без эмоций. А Мишке вдруг стало так тоскливо…
– Болеет жена?
– Сильно болеет.
Они помолчали. Потом мужик опять заговорил.
– Меня Сухроб зовут.
– Я Мишка. Горшков. Горшок.
– Ты про Петроградскую правду говорил?
Горшок замялся.
– Почти. Вообще они нормальные. Меня не обижали. Только пунктик у них на кактус этот.
– А как же жертвоприношения?
– Не, тут я наврал.
Почему-то Мишка решил не говорить Сухробу правду.
– Война сейчас. Не сегодня-завтра она сюда дойдет. Детей, женщин прятать надо, а некуда. Только на Петроградскую. Жену тоже отправлю.
– А сам что?
– Я – мужчина, и мне всего сорок два! Я буду воевать.
– Против Вегана?
Сухроб посмотрел на него с удивлением.
– Их солдаты тоже смертны.
Горшок, по дурости, забрел как-то на Елизаровскую, еле унес оттуда ноги, и теперь упоминание об империи вызывало у него ужас, ни чуть не меньший, чем от встречи с памятником Петра Первого.
– Сюда каким ветром занесло? Да еще и через город?
Мишка замялся.
– Не хочешь – не говори. Если тайна.
– Да не тайна. Только зачем я тебя своими проблемами грузить буду?
Сухроб неожиданно рассмеялся.
– Везет мне. Дня два назад подошел ко мне пьяненький один, время убить. Я его прогнать хотел, а вместо этого – всю свою жизнь ему рассказал. А потом он меня помочь ему попросил. Я сделал, что он хотел. Теперь у тебя проблемы. Мне понравилось помогать. Живу не зря. Расскажешь, и тебе помогу.
Поможешь… Можно ли ему вообще помочь?
Сухроб, кажется, догадался, о чем подумал Горшок.
– Иногда просто послушать человека – и то помощь.
Время поджимало, как в несколько слов уместить все, что с ним произошло?
– Мне тоже сорок с хвостиком. Но у меня нет ничего и никого, кроме этого кота. И я ничего не умею, только воровать и рассказывать байки. Выпить люблю, поесть. А мне говорят – иди и спасай человечество. Я не пошел. Тогда меня погнали силой.
– Раз сказали, значит – придется спасать.
– Знать бы кого. И что делать.
– Как кого? Человечество. А что делать – узнаешь. Кто назначил, тот и подскажет.
– Я не сумею.
– Сумеешь. Просто надо поверить. И рискнуть.
Сухроб замолчал. А Мишка вдруг почувствовал, как он устал: шутка ли, столько всего случилось!
– А про Петра как, правда?
– Угу. Не врал ни капельки. Можно я подремлю тут?
И Мишка устроился прямо на полу, свернувшись клубочком. Котей пристроился рядом с ним.
Глава двадцать шестая
И смех и грех
16 ноября 2033 года. Город – станция метро Выборгская – станция метро Ботаническая
