В ушах стук крови, я слышал свой тихий вой, но слышу явно только я, тело стонет от боли, кожа пошла огромными волдырями, я слышал жуткий запах горящего мяса.
В комнате за моей спиной что-то грохнуло, отчетливо слышу тяжелые удары, мощное дыхание, будто шумно дышит кит, снова удары, зверский рык…
Рука дернулась, я ощутил, что могу шевелиться, тело кричит от дикой боли, кожа то вздувается новыми волдырями, то становится ровной, хоть и обугленной, иногда появляются участки восстановленной кожи, затем снова дикая жгучая боль и волдыри…
Я упал, тело сотрясают судороги, но увидел, как Бобик зажал в пасти пустое пространство и свирепо рвет его, царапает когтями, его самого подбрасывает под самый потолок, но не отпускает, а перехватывает челюстями все дальше, словно подбирается к неведомой глотке.
Я переполз к столу, нетвердыми пальцами нащупал арбалет. Дикая боль скрутила тело, с огромным трудом выстрелил лежа, затем поднялся, взвел тетиву и выстрелил еще раз, целясь в пустое пространство под Адским Псом.
Раздался страшный рев, так мог бы закричать разрушаемый волнами живой утес. Бобик резко опустился, но не коснулся пола, а все в том же зависшем в пространстве положении рвал нечто, пасть его и вся морда окрасилась зеленой кровью.
Вбежал сэр Жерар, ахнул, бросился ко мне.
— Ваша светлость!
— Назад, — велел я хрипло.
Он отступил, послушный приказу, я взвел тетиву и, поставив на последнее деление, выстрелил еще раз. Сэр Жерар, бледный как смерть, смотрел остановившимися глазами, как зависший в воздухе Бобик медленно опустился на пол, поднял жуткую морду и страшно взвыл.
Я тупо посмотрел на арбалет, никогда еще не ставил тетиву на последний пропил, даже с первого жертву разносило на мелкие брызги, а сейчас болты словно просто исчезли.
Сэр Жерар медленно сдвинулся с места, я часто дышал, на полу черная копоть, зеленые потеки, а я в обгорелых лохмотьях, почти голый, посреди комнаты.
Бобик не стал подходить ко мне, его трясет, как и меня, в пурпурных глазах безумие, пасть все еще оскалена, из горла идет грозное рычание…
— Ваша светлость, — произнес сэр Жерар дрожащим голосом. — Вы как, в порядке?
Я огрызнулся:
— Не видно? Конечно, в полном!.. Сейчас петь буду. Бобик, иди ко мне, моя птичка… Я тебя очень люблю, и какая же я скотина, что уже начал забывать о тебе, моя чистая и невинная лапушка… За что ты меня только и любишь, такого вот бессердечного…
Сэр Жерар покосился, как я ласкаю и треплю по холке страшного пса, сказал напряженным голосом:
— Кто бы это ни был, у него невероятная сила… Сэр Торрекс снабдил всех, охраняющих дворец, самыми мощными амулетами. Никто не должен был проникнуть незримо.
— Где-то нашлась, — ответил я. — Сэр Жерар, распорядитесь насчет новой одежды.
Он оглядел меня придирчиво.
— Но вы… как? Ожоги остались?
— Нет, — ответил я, не моргнув глазом. — Это были магические ожоги. Бесследные.
Он не стал указывать, что от бесследных одежда не сгорает, исчез на миг, а вернулся уже с ворохом одежды.
— Полагаю, — сказал он в ответ на мой вопросительный взгляд, — слуг звать не стоит. Покушение лучше сохранить в тайне. Пусть ваше правление хотя бы кажется несокрушимым.
Я посмотрел на него косо.
— А вам оно кажется неустойчивым?
— Как и вам, — ответил он. — В Сен-Мари все еще король — Кейдан. А мы — оккупационная армия.
— Это «все еще» продлится недолго, — ответил я.
— Хорошо бы, — пробормотал он. — Кстати, надо и цепь новую… Прежняя вся почему-то расплавилась. Вон на полу кляксы прилипшего золота… Надо же, какой этот жар магический…
Я поцеловал Бобика в нос.
— Прости, дружище, я был неправ. Будь со мной всегда, когда тебе самому вздумается!.. Ты умнее меня в этих делах.
Сэр Жерар хмыкнул:
— Вообще-то он мог бы и королевством поруководить иногда… я имею в виду, наделает меньше ошибок. Позвольте, застегну вот здесь… а это нужно зашнуровать. Надо же, такая толстая кожа, а сгорела, как сухая солома. И металлические пряжки… господи, от них ничего не осталось!
— Да?
Я скосил глаза. Паркетные плиты из мореного дуба испещрены мелкими и крупными оспинами, словно над этим местом пролился метеоритный дождь. Запах горелого мяса все еще лезет в ноздри, сэр Жерар старается не показывать виду, что догадывается, откуда они, ароматы горящего дерева слышны слабее, но пока что сюда никого пускать не стоит, пока все не проветрится.
За дверью раздался топот, ворвался барон Эйц, за ним двое из стражей, рослые и подтянутые парни в железе, тут же уставились на меня, а барон вскрикнул:
— Ваша светлость!
— Барон, — ответил я.
Он сказал быстро:
— Амулеты показали, что во дворце что-то случилось. Я на всякий случай бросился сразу сюда…
— Да, — ответил я успокаивающим голосом, — было проникновение. Но уже все кончилось. Кстати, распорядитесь, чтобы постелили ковер, надо все это… прикрыть от посторонних глаз. Эту зеленую гадость собрать и отдать алхимикам, вдруг да поймут, кому принадлежало.
Он побледнел.
— Кто здесь был?
— Погиб, — ответил я зло, — не оставив ни следа, ни даже трупа. Просто растворился в воздухе.
— Постелить ковер, — повторил Эйц, — хорошо. Что еще?
— Ваша светлость, — сказал сэр Жерар, — неделю тому вы велели их убрать…
— Через пару дней уберешь, — пояснил я. — Не терплю этих пылесборников.
— Будет сделано, ваша светлость. Что изволите предпринять по поводу самого покушения?
Я сказал зло:
— А что я могу? Вот сейчас?.. Это не те молодые дураки. Здесь совсем другой почерк, а исполнитель совсем другого класса.
Он перекрестился, достаточно редкий для него жест, вспоминает о Боге даже реже, чем я сам. Двое стражей старательно соскребывали с пола быстро высыхающую зеленую слизь, по знаку Эйца унесли ее бегом.
— Ваша светлость, — сказал он, — без сомнения, вас спасло Божественное вмешательство.
— Божья воля? — переспросил сэр Жерар педантично.
— Конечно, а как же… — ответил входящий барон Альбрехт. — Господь только и думает, как бы еще спасти его светлость, что лезет во все дыры и сует голову во все петли.
— Да, Господь его любит.
— Но странною любовью, — пробормотал я.
Альбрехт странно посмотрел на сэра Торрекса, на меня, отвернулся, пробормотал:
— Но кто бы это мог быть, кто бы мог…
— Король Кейдан?
