Море никогда не бывает ровненьким, как поверхность пруда. Даже в штиль волны не меньше чем по футу, а при самом слабом волнении — от полуярда до полутора. То, что называем умеренным, — это высота от полутора метров до двух с половиной или от полутора ярдов до трех. Сильное — больше четырех, а очень сильное — от пяти до семи ярдов, что я бы назвал сильным штормом, но шторм меряется не высотой волн, а скоростью ветра: тихий — один-три узла, легкий — четыре-шесть… далее идут слабый, умеренный, свежий, сильный, крепкий, очень крепкий и, наконец, шторм, при котором скорость ветра достигает сорока семи узлов.
Правда, есть еще сильный шторм, это когда пятьдесят пять узлов, но, надеюсь, мы на такой не напоремся, корабль и так скрипит от киля и до кончика мачт, как будто постоянно чешется, двигая плечами и всем корпусом.
С клотика, где в «вороньем гнезде» сидят по очереди самые зоркие матросы, раздался жизнерадостный вопль:
— Берег!.. Впереди по курсу берег!..
Ордоньес проворчал:
— Сколько же их…
— Вы как будто недовольны, — заметил я.
Он скривил губы.
— Я-то доволен, но как вспомню те месяцы, когда за бортом одни волны, хоть один бы островок… А здесь в день по десятку!
— Урожай, — согласился я. — Похоже, этот достаточно велик… Но береговая линия не совсем как бы… Лодку разобьет о камни. Если тут и высаживаются, то не с этой стороны.
— Здраво мыслите, — одобрил он, — как будто на корабле родились. Попробуем обойти справа, с той стороны либо бухта, либо песчаный берег…
Он наклонился через перила, прокричал:
— Юрген, готовь корабль к повороту!
Снизу через какое-то время донеслось мощное:
— Все по местам!
Когда слышу этот звериный вопль, уже знаю, что матросы не оставляют игральные кости и бочонки рома, а всего лишь перестают шпаклевать, латать, затыкать и даже связывать рассыпающиеся части корабля, и бегут каждый на свое место. На больших судах у всех свои четко очерченные обязанности. Это не значит, что другое не делают, но все-таки есть что-то основное, а вот на том когге, что мы захватили и отпустили с командой, там еще все равны, и всю работу выполняют сообща, как в любом примитивном обществе.
Первыми нас встретили дельфины, выпрыгивали из волн, глядя большими круглыми глазами на такое диво, потом пошли кругами вокруг корабля, выставив острый хищный плавник. Остров на миг посерел, наполовину скрывшись в тумане, затем мир очистился, словно протертый влажной чистой тряпкой.
На море все кажется резче и отчетливее, уж не знаю, из-за прозрачного воздуха, где нет дорожной пыли, или свойство поверхности моря, что в какой-то мере отражает свет. Стаи чаек с пронзительными криками встретили нас и понеслись следом, старательно выхватывая из пенного следа за кормой ошалевшую рыбу.
Мыс начал уплывать в сторону, корабль поворачивает легко, отличительное свойство каравелл, главное, что им ставят в похвалу, это маневренность, когда вот такую громадину можно повернуть почти так же просто, как весельную лодку.
— Вот оно, — сказал Ордоньес довольно, — я как задним местом чуял!
За мысом обнаружилась довольно уютная бухта, маломерная, всего на три-четыре таких корабля, но защищающая от ветра и высоких волн.
Юрген снизу крикнул:
— Готовиться к высадке?
Ордоньес посмотрел на меня.
— Что ответить?
— Нужно ли? — спросил я. — Вряд ли здесь что-то особенное. Слишком близко от соседних островов, а там ничего интересного… Разве что на другом конце архипелага на что-то наткнемся…
На далеком берегу проплывают аккуратные домики, роскошные сады, ветер донес ароматные запахи медовых трав, очень уж патриархальная картинка…
Снизу послышался топот, на ступеньках остановился, не решаясь ступить на священный мостик, баннерет Матиус.
— Сэр Ричард! — крикнул он. — Если это остров Медный, то лучше от него держаться подальше!
— А что с ним? — спросил я и сразу же сказал Ордоньесу: — Готовь корабль к повороту. Так, на всякий случай.
Матиус ответил нервно:
— По слухам, они топят всех, кто пытается пристать к берегу! Или подходит слишком близко.
— Да ну? — спросил Ордоньес саркастически. — Чем же, бросаются палками?
С клотика донесся вопль. Матиус повернул голову и сказал мертвым голосом:
— Посмотрите сами, адмирал.
Из бухты вышло небольшое судно, размером с когг, только с низкими бортами. Единственная мачта, парус спущен, с обеих сторон в воду мерно вонзается по веслу, сам корабль идет вперед короткими толчками.
Я посмотрел на весла и гребцов, сперва ощутил некую неуверенность и тревогу, хотя не понял причину, а когда понял — страх стиснул сердце. Всего два весла, но за каждым сидит по сверкающему медью голему, оба не меньше трех ярдов роста. Весла, которые смогли бы поднять разве что дюжина человек, ходят в уключинах легко, а воду загребают играючи.
Ордоньес прокричал нервно:
— Поднять все паруса!..
Снизу раздался вопль:
— Быстрее, быстрее!.. На брасах стоять!..
Ордоньес кивнул застывшему на предпоследней ступеньке Матиусу.
— Разрешаю подняться, сэр. Что вы знаете об этих… чудовищах?
Матиус поднялся на мостик, учтиво поклонился. Лицо его ничего не выражало, только в холодных светлых глазах пряталась сильнейшая тревога.
— Охраняют свой остров. И пока еще никто не ушел от них, сэр!
— Это посмотрим, — процедил Ордоньес, взглянул на небо с тоской, — если бы ветер посильнее…
Я сам прислушивался с надеждой, однако ветер, как назло, затихает, паруса обвисли, корабль совсем замедлил ход, двигается больше по инерции.
— Гребут мощно, — признал я, — а что умеют еще? Где у них уязвимые места?
Матиас ответил мрачно:
— Таких нет. Им тысячи лет, а блестят, как новенькие. Раньше стояли у храма Древних, туда попали из разрушенного дворца Серых Стражей, а еще раньше их отыскали в руинах древнего города Пурпурный Камень.
— Значит, не всегда были гребцами?
Он пожал плечами.
— Неизвестно, для чего были созданы, но сперва жрецы научили их громко топать на месте и громовым голосом воздавать им хвалу, а когда их храмы были захвачены внезапным налетом народов Скачущих По Волнам, все было разрушено, а големов перевезли на корабль конунга Синий Коготь и посадили на весла. Правда, они оставались недвижимыми, тогда туда доставили всех захваченных жрецов разрушенных храмов, конунг убивал их по одному, пока те не сумели научить големов грести…
— Хорошее достижение, — пробормотал я. — Жрецы что-то, да умеют.
