— Сам придумал?
— Как тебе такое?
— Вкусно. По-флотски. Блюдо такое, ты в армии не был, тебе не понять.
— Вот еще: «Когда мне было одиноко, я ехала в Питер, не знаю почему. Наверное, он был лучшим моим любовником. Внимательным, вдумчивым, холодным, ранимым, абсолютно безразличным к деньгам. Даже поесть здесь можно было за копейки и втридорога, но одинаково вкусно или безвкусно. Все зависело от его настроения, но даже не имея никакого настроения, а только дождь, к одиноким он был благосклонен и принимал их на раз. Климат — это не погода, это — люди».
— Ладно, уговорил. Слетаю на досуге.
* * *
Город вздрогнул. Полдень. Выстрел пушки заставил вспорхнуть со шпиля Петропавловки ангела, тот облетел крепость, снова прижался к шпилю к золотому пилону и, заправски провернув пару кругов, вспомнив об обязанностях, замер, уставившись на город. Краем глаза он видел, как в окне второго этажа филфака медленно подходила к концу вторая пара. Преподаватель, посмотрев на часы, словно не доверяя пушке, из которой каждый день город пытался покончить с собой, тем самым пытался стряхнуть романтический налет с обитателей Северной столицы.
Пытаться для любого представляло из себя пытку. Все знали, что пушка заряжена холостым, и никто не верил в серьезность намерений. С одной стороны, все это было похоже на фарс, чтобы пощекотать нервы «Авроре», с другой — кончились снаряды. Они экономили, не более одного в день. Часы ударили в ухо 12 раз, и это был нокдаун.
В этот раз выстрел достиг цели. Попали пальцем в небо, задели тучку. Питер зарыдал. Восстановленная путем круговорота воды в природе тучка обрушилась сверху ливнем, со всей своей страстью, будто решила напоить его любой ценой. Будто у того была жажда. Питер и жажда — две вещи несовместные. Словно кто-то подкармливал здесь облака, они налетали, забивали небо до состояния полной облачности.
Студенты заерзали на местах и начали потихоньку собирать в сумки свой скромный эпистолярный жанр. В кармане у Мефодия завибрировал телефон. Звонил Кирилл. Препод взял трубку.
— Выгляни в окно.
Мефодий нехотя подошел к стеклу.
— Видишь меня?
— Нет.
— Я тебе машу. С Петропавловки.
— Понял, «ну привет тебе, привет», — ответил ему классиком Мефодий. — «Пусть струится над твоей избушкой…»
— Слышь, хорош в меня из лиры палить. Я же по делу. Скоро у мира д.р. Пойдешь?
— Да, только подарка нет.
— У меня тоже нет, не знаю, что в таком возрасте дарят миру. У него же все есть. Может, войну?
— Было уже. Скучно.
— Значит, как всегда — «Бери настроение, не ошибешься». Ладно, что-нибудь придумаем.
* * *
— Как тебе город?
— Несравненно. Питер — город-романтик!
— Я бы сказала не романтик, а роман на всю жизнь. Некоторые жить не могут без этого города.
— Ты серьезно? Что… переезжают и умирают?
— Нет, не умирают, конечно, но и не живут уже.
— Жизнь для людей всегда делится на тех, кто может без них и без кого не могут они.
— Вот, кстати, в подтверждение темы, — перезагрузил горло Мефодий, чтобы прочесть вслух:
— Ты не сможешь без меня.
— Я смогу и без тебя, и без того парня.
— Какого еще парня?
— Которым ты был когда-то.
— Это про НЬЮ-ЙОРК?
— Это диалог Москвы и НЬЮ-ЙОРКА. Вечный спор женщины и мужчины. Когда он уже поймет, что с женщиной спорить не стоит, себе дороже. Чем дальше, тем дороже. Копи деньги, потом спорь сколько душе угодно.
— Москва — это Восточное полушарие? — уточнил Кирилл.
— Да. Москва — это дорого.
— А что же она такая продажная?
— Она так развлекается. Вот послушай. О Москве:
— Она безумна. Как ты с ней живешь?
— Она сексуальна. На каждого ее таракана приходится по стае бабочек.
— Постепенно я начинаю понимать, из-за чего у людей весь сыр-бор. Кто-то кому-то не дал, — улыбнулся Кирилл. Эта его улыбка, когда скулы поднимались вверх вслед за настроением, означала, что он шутит.
— Не говоря уже о более тяжких формах: кто-то кого-то не взял, — добавил со знанием дела Мефодий.
— Люди никак не поймут, что секс, что оргазм — это стечение обстоятельств.
А возникающие сложности — это и есть жизнь. Это и есть любовь. Они же бегут, едва те появятся на горизонте. Хочется крикнуть им: «Подождите!» Сейчас начнется самое интересное.
* * *
12.00
Слышно было издалека, что Москва гуляла, крутилась подшофе, распустив свой сарафан — тот отлично сочетался с синим кокошником вечернего неба. Улицы и переулки, словно змеи в период спаривания, скручивались в клубок площадей. Они занимались любовью, выбрасывая в воздух горящие вздохи салютов и фейерверков. Москва гуляла, она жаждала развлечений. Люди заполнили улицы, словно кровь сосуды: туда — веселые артерии, домой — уставшие вены. Сверху ангелу было все равно, веселятся они или бастуют. Но сегодня, судя по фейерверкам, они веселились. Петропаша не любил праздники, вообще не любил скопление людей, от толпы всегда несло какой-то опасностью. Держался их стороной. Ненароком могли принять за ворону. С высоты небосвода столица казалась не такой большой, сегодня Петропаша бродил по нему задумчиво, будто по комнате, остаться или выйти в люди. Гулять не хотелось. Тем более не хотелось увидеть красивую женщину после праздника, когда сарафан Москвы помнется, кокошник съедет, волосы спутаются, речь станет вульгарнее, тело податливым, мысли нетрезвые. Ангел решил не мешать людям отдыхать, дать волю празднику, сделал круг почета над Садовым и по традиции заскочил в «Детский мир», он любил этот магазин игрушечного мира и настоящего детского счастья, в праздники не мог отказать себе в удовольствии искупаться в нем. Как обычно, сначала он медленно бродил по лестницам, обходя каждый этаж, и только после пятого вопроса «Из какого вы мультика?» забирался на самый верх, выходил на смотровую площадку. Окинув взором Садовое кольцо, вскакивал на ограждения и, предварительно помахав оторопевшим охранникам, бросался с террасы вниз. Толпа, ахнув, долго искала в темноте тело, крылья подхватывали его и несли обратно в Питер, в свой окрест. Рядом с крестом ангелу всегда было спокойно.
* * *
Мужчина для женщины — это страховка от несчастных случаев. Чтобы чувствовать себя защищенной, ей необходимо каско, в крайнем случае — ОСАГО.
— Или вот еще, — зачитал Кирилл:
Секс — это сильно, я испытывала.
— Планета испытателей. Секс — это опасно, — усмехнулся Мефодий.
