— Может, тебе мультики поставить? — пошутил Мефодий. — Если не боишься подсесть на смешариков.
— Ему же, кроме телика, ничего не нужно. Он может днями и ночами это гов… смотреть. А мамаша нужна только для того, чтобы пожрать, — прочитал, смеясь, Мефодий.
— На самом деле грустно, — улыбнулся еще грустнее Кирилл. — А кто виноват, они же сами его подсадили. Мультики — это удобно, ты включаешь их детям, чтобы заняться своими делами. Кругом говорят, насколько они полезные и развивающие, постепенно начинаешь в это верить, ты чувствуешь комфорт от такой веры, чем удобнее вера, тем она прочнее. А взрослым то же левое полушарие снимает свои яркие картинки. И сидят родимые на пикселях, как на игле.
— Ты сам попробуй с ребенком провести часа два или хотя бы час. Слабо? Только мультфильмы могут притормозить их неугомонное начало.
— Слабо, — согласился Кирилл. — Только в теории полезно почитать им сказки, а на деле — включаешь телевизор.
— Можно подумать, что ты сам мультики не любил.
— Любил, конечно, рисованные, кукольные — почему-то нет. Смотрел, когда уже совсем выбора не было. Из любимых «Приключения капитана Врунгеля».
— А не генерала? Или его разжаловали? — уточнил Мефодий.
— Не в этом суть, помнишь, как там древнюю статую, искусство в футляре для контрабаса вывозили. Сама идея — уже искусство.
— Видимо, после этого контрабанду в нашем языке окрестили «контрабасом».
— В нашем? Нет, это не наш метод. Сейчас совсем другие мультфильмы. И искусство тоже, — съехал с темы Кирилл.
— Дети другие, мультфильмы другие, а мы вечные, как в кино, — рассмеялся и посмотрел на Кирилла Мефодий. — Что я вижу?
— Что?
— Я вижу — ты против кино тоже?
— Нет, я за кино как за развлечение. Ударное слово «раз», раз-два, но не постоянно же. Нельзя прилипать к экрану. Я же вижу, — потряс он пачкой А4 в воздухе, — что для кого-то это ежедневные контактные линзы. Кино — это средство по уходу за скукой. Не более того.
— Соглашусь. А что скажешь про театр? Вот, здесь есть из детского спектакля сцена:
— Медведь, а сходи-ка ты к пчелам, — говорит косолапому Лиса.
— Зачем?
— Как зачем? Ты же любишь мед.
— Я очень люблю мед.
— Ты должен прийти к пчелам и сказать: ну-ка быстро дайте мне меда.
— А если не дадут?
— Ты медведь или панда? Топни ногой, толстопятый: «Ну-ка быстро мне меда принесите!» Как миленькие отдадут.
— Хорошо про панду, — хехекнул Кирилл. — Мишки совсем обурели.
— Я белых всегда больше любил.
— Почему белых?
— Они единственные из млекопитающих, которые людей не боятся.
— А ты боишься? — посмотрел испытующе Кирилл на Мефодия.
— Мне некогда, я работаю.
— Работаешь?
— Это не работа, по-твоему? Я же читаю.
— Работай, работай, не отвлекайся. Кстати. А что люди читают сейчас?
— В основном муру всякую.
— Какую муру?
— Либо детективы… — задумался Мефодий и снова начал гладить кактус.
— Людей всегда тянуло на преступления, — не дал ему договорить Кирилл. — Сначала их тянет, потом оно из них. На этом стоит литература, — очертил взглядом бумажную кучу Кирилл. — Достоевского читал? «Преступление и наказание»? Вижу, что не читал.
— Про преступление здесь что-то было: потерпевшая Родина рассказала, как муж методично отрезал ей по пальцу, пока не отрезал обе руки.
— Родина — это фамилия?
— Да какая разница. Была Родина — стала уродина. Вот где страшно, вот где Достоевский.
— Я почему-то вспомнил Венеру Милосскую, — беспокойно смотрел на кактус Кирилл. — Красивая Родина, но без рук. Поэтому все в итоге выходит через жопу.
— Сердца у тебя нету.
— Зато у меня есть голова. Наказали?
— Посадили.
— Посадишь такого, а что из него еще вырастет? Сорняк есть сорняк, — продолжал гладить кактус Мефодий.
— Ты про книги начал, что-то мы отвлеклись. И оставь в покое цветок. Тебе что, гладить больше некого?
…Ну что еще читают? Либо фэнтези, либо романы, — продолжил Мефодий. — Некого. А тебе что, жалко?
— Загладишь — он цвести перестанет. Так какие романы?
— Разные. В основном все названия крутятся вокруг местоимений: от меня, мне тебя, если бы не я, до него, перед тобой, под тобой, я б тебя…
— Названия интригующие, — рассмеялся Кирилл.
— Да, прямо мурашки по коже. Может, лучше к детям вернемся?
— Валяй.
— Дарите женщинам цветы, они подарят вам детей.
— Наконец-то что-то позитивное. Да, надо дарить, чего бы это ни стоило. Цветы для женщины, как включатель — оп, зажглась, засветилась, затанцевала, — согласился Кирилл.
— Но есть и другая сторона, надарили столько, что теперь воспитывать негде. Легче в университет поступить, чем в детсад. С самого рождения записались в очередь. 3 года прошло — хуй там. В прямом и переносном слове. Моему мужу пришлось соблазнить заведующую детсадом, чтобы устроить туда нашего сына.
Кирилл развел руками.
— Дети рождаются, дети становятся, все остальное в любви перемельница, все остальное в семье — пересортица, — промурлыкал он про себя стишок.
— Твое?
— Нет, так вспомнилось.
— Дети — это опорные точки отношений, опорные сваи, некогда вколоченные в ночи, чтобы не расставаться как можно дольше. — Грусть начала жевать голос Кирилла, видимо, вспомнил всех своих. Мефодий знал, что для шефа это тема больная, поэтому старался ее не развивать.
— Каждый великий роман заканчивается расставанием, — попытался подбодрить его Мефодий.
— А каждый посредственный — расстоянием, — «хе-хе» незаметно добавил про себя Кирилл, сбрасывая с мыслей тоску.
Мой дом сентябрь
я здесь живу
работаю и отдыхаю
по выходным
листву трясу
по будням мир словами сотрясаю
— Осень… в правом полушарии. Чувствуешь? — метнул пачку листьев вверх Кирилл.
— У них теперь долго там будет осень, а может быть, даже зима, — сделал вид, что совсем не удивился листопаду Мефодий. — «Нервы», — подумал он про себя и начал собирать с пола разбросанную бумагу.
— Ты про кризис? — подобрал листок, упавший к ногам, Кирилл. — Он у тебя в голове. Кризисы начинаются, когда человек перестает удивляться.
