* * *
— Полушария трутся, и эти тёрки образуют мозолистое тело. В идеале — нейтральная зона, территориальные воды, Тихий океан, это межсезонье. Говоря научным языком — это густая нейронная сеть. Подушка безопасности в борьбе с эпилептическими припадками левого и правого полушария, позволяющая соединять сознательное и бессознательное, создавать между ними гармонию, — посмотрел внимательно на студентов преподаватель, пытаясь найти в этом взгляде последнее слово из фразы, и закончил: — Межсезонье всегда на грани нервного срыва: осень срывает листья, весна — крыши.
«Межсезонье — когда все еще в одной постели оба воруют друг у друга одеяло», — ответил он своему подсознательному. Дав преступную оценку природному, Мефодий вдруг натолкнулся на мысль, что все эти выстрелы земных умозаключений никогда не дают полной картинки, ее надо было постоянно выстраивать самому, как буквы в кроссворде, они заполняли клеточки его мозга в тот самый момент, когда те начинали пустовать. Они были легки и свободны. В этих записках не было лишнего багажа, лишних вещей, лишних ненужных деталей, всего этого имелось у него самого в достатке.
Мефодий снова посмотрел на девушку с каменным лицом. Каменный цветок смотрел на него. Сочетание Востока и Запада — вот что придавало очарование этому каменному растению. Анфилада, по которой хотелось пройтись к своей перспективе, с восточными арками бровей и готически настороженным взглядом.
«Искусство обладает высочайшей нравственной силой. Она мне нравится», — захотелось вдруг Кириллу сорвать этот цветок. Но он вдохнул и продолжил: — Сила искусства в том, что оно даёт нам выбор там, где жизнь выбора не даёт.
— Вы про наши выборы, профессор? — снова оживил атмосферу Умник. — Вы на них ходите?
— Представьте, что нет никаких выборов, есть просто ходьба. Если вы о такой ходьбе, то я про наши альтернативные шаги. Ходить в музей или на выборы — дело вкуса. В чем-то это может показаться одним и тем же. Только для понимания искусства необходимо обладать вкусом.
— Или женщиной со вкусом, чтобы сводила.
— С ума, — ответил кто-то Умнику.
Мефодий улыбнулся, но больше не возвращался к каменному цветку.
— На сегодня все. Увидимся на следующей неделе.
Время лекции закончилось, я начал собирать со стола свое и складывать в портфель.
— А потом можно и в музей, — все еще продолжались прения после собрания.
— Тебе только экспонатом.
— Ищу женщину со вкусом, — вновь выступил Умник.
— Кто из вас знает, что такое женщина со вкусом? — наконец прорезался женский голос.
— Та, что с каждым поцелуем еще вкуснее.
Рядом с Мефодием прошел каменный цветок, и он уловил его нефритовый аромат.
* * *
— Что, опять голова?
— Душа.
— Чего она хочет сейчас? — продолжал кормить рыбок Кирилл, высыпая щепотками корм на поверхность воды. Мелочь с радостью набрасывалась на угощение. Крупные подходили медленно и вальяжно, будто им нужно было нечто более существенное, чем еда. Будто у них тоже была душа. Сильные челюсти перебирали воду, сортируя ее на водород и кислород, выталкивая ненужное через жабры. Плавники лениво пытались схватить воду, заведомо зная, что ничего путного из этого не получится.
— Чтобы меня погладили руки Венеры Милосской.
— Не знаком. Массажистка? — сделал нарочито серьезные брови Кирилл.
— Да, специализируется на ремонтах души.
— Как там, кстати, твой ремонт?
— Развалины. Может, так и оставить? Некая недосказанность, как у Колизея.
— Это левое полушарие?
— Правое. Будь он целым, какой в нем толк? Разрушения будят в нас некие чувства. Сиди и выстраивай модель существования по реву трибун на гладиаторских боях.
— Романтик — от слова Roma, — дал понять Мефодий, что в курсе античной истории. — Руки Венеры Милосской — та же невосполнимая тайна, что и ноги Джоконды, и фуэте Матильды.
— Ты сегодня нежен как никогда.
— Это не я, это художники постарались. Создали то, что не дает покоя воображению. Точнее сказать — сознательно не доделали. А воображение воссоздает. Стоит только взглянуть — оно уже в работе.
— У меня другая теория: чтобы мужики женщинам не только ручки целовали. В смысле не только говорили, но действовали. Хочешь покорить? Ищи слабые места. Вот тебе подсказка, черным по белому, зачитал вслух Кира:
— Не знаете, где у нее слабое место? Внутренняя кожа бедра… целуйте туда.
* * *
Посмотрев на себя в зеркало, он включил воду, сполоснул руки и лицо, потом мощно высморкался. Чакры нехотя открывались. Коммуникативный центр начинал новый трудовой день, в отделе восприятия одно за другим включались в работу чувства: зрение, слух, вкус и обоняние. Голова вышла на связь с миром. Сенсоры считывали воду, 1 куб./м, 2 куб./м… Мозг начал переводить это все в расходы. Жадность, совесть — все работает, все в порядке. Он выключил кран, вытер лицо и руки полотенцем — сенсорные ощущения прошли «центральный контроль».
Голова — это центр всего, что свободно от материи. В отличие от нее тело спешило на завтрак. Есть не хотелось. И разглядывая обильный шведский стол, перебирая и перекладывая блюда так и эдак, пытаясь их встроить в свой алгоритм, голова это понимала. Однако было слово — Надо. Мефодий накладывал в тарелки еду: ветчину, омлет, сыр, капусту, помидоры… Именно за завтраком энергия входила в физическую сферу, чтобы получить выражение через эпифиз, гипофиз и центральную систему управления организмом. От ЦСУ зависела ЦНС — Центральная нервная система и СК — Система Кровоснабжения. Это было важно. Кровь переносила чувства, не только связанные с любовью и доброжелательностью, но и с противоположными им: ненавистью, гневом и враждебностью. Очень трудно быть добрым на пустой желудок. В конце концов, через артерии и вены мы получаем и отдаем любовь. И все головные боли, проще говоря — головняки, обычно указывают на отсутствие способности взаимодействия этих самых чувств. Голова начинала гудеть, словно паровоз, приближающийся издалека.
Мефодий прошел с полным подносом за стол. Нехватка самовыражения должна быть подкреплена. Но с кем можно говорить за завтраком, главное, о чем? Обычно все эти разговоры пусты, как пластиковый стаканчик из-под йогурта, который я уже шкрябал ложкой. Утром сложно свободно выражать свои чувства, тем более принимать чьи-то эмоции. Все это чревато переживаниями, их придется долго пережевывать в голове, потом отдать телу, как специалисту по ощутимому и материальному. А ему это надо? Так появляется разобщенность между телом и сознанием внутри себя: тело будет чувствовать одно, а голова другое, попробуй потом объединить ощущения. Завтракать хорошо одному, в крайнем случае с чаем. Я встал и подошел к аппарату с кипятком, подставил кружку, нажал на клавишу. Горячая струя воды наполнила фарфор. Когда я вернулся, за столом уже сидел Кирилл. Одиночество — вещь редкая, ее могут запросто украсть или взять попользоваться.
