Но они-то сами могут о себе позаботиться. Сдается мне, самая большая глупость в его жизни, не дающая его совести покоя, – это бегство от родных детей.
А случилось это, когда Ворон записался в Черный Отряд. Возможно, у него были причины так поступить, на тот момент более чем серьезные. Но как оправдает себя отец, оставивший на произвол судьбы беспомощных мальцов? Ничего не сделавший, чтобы их пристроить? Он даже не говорил никому о своих детях, пока был Вороном. Назвался Граем, только тогда и попытался про них разузнать. Они уже выросли, конечно. Если живы остались.
Он так ничего и не выяснил.
Я полагал, что теперь он будет искать по-настоящему. А чем еще ему заняться? И Ворон, бредя на юг по лесной дороге, производил такие звуки, будто планировал этот самый розыск.
Мы добрались до Весла, и там мой попутчик ушел в запой. Да так в нем и застрял.
Я тоже пил горькую. Менял непотребных девок. Но ведь любому мужику, долго прожившему в диких краях и попавшему в город, охота как следует оттянуться. За четверо суток я наоттягивался вдосталь, еще за сутки вылечил похмелье. Пошел узнать, как дела у Ворона, – а он, оказывается, только начал гулеванить.
Тогда я с ним расстался и снял дешевый угол. Подрядился охранять богатую семью – не самый трудный заработок. До Весла доползли разные слухи о случившемся в Курганье. Богачи чуяли наступление нехорошей поры и желали прикрыть себе задницу.
Где-то в этом же городе были и Душечка со своей шайкой, и Госпожа с Черным Отрядом. Потом и те и другие убрались, и наши пути ни разу не пересеклись.
5
На четвертый день пути Смедз уже проклинал Талли и его затею. По ночам в лесу колотун, а дождь зарядит – нигде не спрячешься. Орды насекомых так и норовят тебя схарчить, и если от постельных блох, вшей и клопов еще можно как-то избавиться, то от здешнего гнуса – черта с два. На земле толком не выспишься, как ни гнездись меж камней, корней и побегов. Да еще попробуй усни под всенощный лесной гам.
От Старика Рыбы слова не дождешься, зато ухмыляться он горазд – смешно ему, что в лесу ты беспомощен, как младенец.
Да ты, козел, попробуй на северной стороне Весла пожить, посмотрим, долго ли протянешь.
Приятно будет глотку тебе резать, сволочь.
Тимми Локан – тоже фрукт еще тот. Рыжий, как морковка; болтливый, как сорока. Все шутки шутит. Правда, они обычно потешные – Тимми здорово умеет их преподносить. Его тыковка – сущая копилка для острот, их там тьма-тьмущая. Иные неплохо бы заучить, они такие забористые – друзьям бы понравились. Вот только что-то с ними не то – вспоминаются туго и уже не пробирают. Ладно, ну их к черту. Любая хохма через четыре дня не смешит.
И ведь не напоказ этот сморчок веселится – он и впрямь не унывает никогда. Утро встречает так, будто начинается самый лучший день в его жизни. И пусть этот день выйдет трижды поганым, ввечеру Тимми будет рад-радешенек. Среди коротышек редко встретишь весельчака, обычно это задиристый и надоедливый народец. Задиристому да надоедливому отвесишь тумака, рявкнешь ему: «Заткнись!» – и никаких тебе угрызений совести.
Талли происходящее нравилось еще меньше, чем Смедзу. Но кузен держал сторону Рыбы.
И Смедз не мог не признать, что они правы. Вот только сомневался, стоит ли экспедиция таких мучений. Когда ветки хлещут по морде, корни хватают за ноги, шипы в кровь царапают кожу, паутина так и норовит облепить голову… А хуже всего мозоли. Кажется, первые Смедз натер еще до того, как Весло скрылось из виду. Он выполнял все советы Рыбы, но становилось только хуже. Благодарение богам, хоть зараза не проникла в язвы. А дурачок Тимми знай травит бодрые армейские байки, о парнях, которым из-за дурной мозоли отпилили ногу по колено. Так бы и пришиб гаденыша!
Все эти беды – из-за Старика Рыбы, уговорившего спутников идти в стороне от дороги. Надо-де продвигаться скрытно, на тракте возможны нежелательные встречи. Никто не должен знать, куда они направляются. Если их увидят, то запомнят, а после, когда дело будет сделано, заподозрят. Конечно, это совершенно ни к чему. Но как же тяжко пробираться через заросли, хоть Рыба и не сбился в чащобе ни разу с пути.
Талли это не нравилось еще больше, чем Смедзу, но он во всем поддерживал старика.
Четвертую ночь в лесу Смедз проспал как убитый. Он уже до того вымотался, что мог заснуть мертвым сном в любой обстановке.
– А ты крепчаешь, Смедз, – отметил бывалый проводник. – Мы еще сделаем из тебя мужчину.
Тут бы Смедз его и прикончил, но слишком уж хлопотное это дело – освобождаться от лямок, вставать, нападать…
Пожалуй, больше всего изматывала кладь. Он тащил на спине восемьдесят фунтов барахла, и хотя часть продуктов уже была съедена, ноша нисколько не полегчала.
Через восемь суток, вскоре после полудня, они добрались до места. Смедз стоял на лесной опушке и видел перед собой Курганье.
– Так это здесь было знаменитое побоище? Что-то не впечатляет ни хрена.
– Курганье уже не то, что было раньше, – согласился с ним Старик Рыба.
– У тебя хоть имя-то есть, кроме Старика?
– Рыба.
– Я про настоящее имя.
– А чем Рыба не нравится?
Неразговорчивый, сука.
– Это наше дерево? – спросил Тимми. – Вон там?
– А то чье же? – хмыкнул Талли. – Других я вокруг не вижу.
– Деревце, я тебя обожаю! – прокричал Тимми. – Ты меня сделаешь богатеньким.
– Рыба, – обратился Талли к Старику, – прежде чем идти за клином, нужно отдохнуть.
Сощурившись, Смедз посмотрел на родственника. Впервые за весь поход тот позволил себе нечто отдаленно похожее на жалобный тон. А ведь кузен капризен и раздражителен – Смедз все гадал, долго ли он продержится. В дороге Талли помалкивал, и это помогало Смедзу терпеть тяготы. Значит, у клина и впрямь невероятная цена, если родственничек готов на все, чтобы до него добраться.
Неужели это она – сказочная добыча, которую двоюродные братья ищут всю жизнь? И этот куш вот-вот упадет им в руки? Да ради него Смедз готов выдержать любые испытания.
Рыба поддержал Талли:
– Приступить можно завтра в ночь, не раньше. А лучше послезавтра. Сначала – разведка. Надо знать эту местность не хуже, чем тело своей милашки.
Смедз нахмурился. И это неразговорчивый Рыба?
– Подыщем надежное место для основного лагеря и устроим запасной, на всякий случай.
Услышанное вывело Смедза из себя.
– Что еще за морока? На кой все это нужно? Не проще ли пойти, да срубить хренов дрын, да свалить отсюда?
– Смедз, заткнись! – рявкнул Талли. – Твою мамашу! Где ты был последние десять дней? Вытряхни дерьмо из ушей и перестань ими хлопать, и мозги куриные хоть разок примени по назначению.
