– Я тоже его видел, – сказал Старик Рыба.
И Талли, твердивший, что страсти только примерещились Смедзу, был вынужден заткнуться.
– Все верно он говорит: большущая тварь, с дом величиной. Собака о трех лапах. Смылась, когда дерево по ней шарахнуло.
– Псина увечная? Да иди ты! И чем же она тут занимается?
– Копает, – ответил Смедз. – Пытается что-то достать. Она сопела и лапами шуровала – вот точно так же собака выкапывает кость.
– Вашу мамашу! Опять проблемы! Ну почему никогда не бывает без проблем? Теперь наверняка провозимся дольше, чем я рассчитывал. Значит, нельзя терять времени. Скоро кому-нибудь придет в голову та же идея, что и мне.
– Не резон пороть горячку, – сказал Рыба. – Надо все делать правильно, с холодной головой. Ну, это ежели ты рассчитываешь еще пожить и попользоваться богатством.
Талли раздраженно заворчал. Никто не желал сдаваться, даже Смедз, помнивший, как чудовище дышало ему в затылок.
– Пес Жабодав, – сказал Тимми Локан.
– Чего-чего? – буркнул Талли.
– Пес Жабодав. В той битве участвовало чудовище, его звали Пес Жабодав.
– Пес Жабодав? Откуда такая кличка?
– Почем я знаю? Я его из щенка не выращивал.
Глупая шутка, но все рассмеялись. Была в том потребность.
6
Три недели Ворон не просыхал. Однажды вечером я вернулся в наше жилище совершенно подавленный. В тот день я до полусмерти избил человека – придурка, который пытался ради выкупа похитить детей моего нанимателя. Хоть и был я кругом прав, на душе скребли кошки. И свербела нехорошая мыслишка: как ни крути, а в том, что я теперь зарабатываю на жизнь мордобоем, виноват Ворон.
А он был пьян в дымину.
– Ты только погляди на себя! Присосался к бурдюку, как к мамкиной титьке. Великий, знаменитый, жестокий, отчаянный Ворон. До того жестокий, что укокошил свою бабу в общественных садах Опала. До того отчаянный, что выходил один на один против Хромого. А теперь он валяется в грязи и хнычет, как трехлетнее дитятко с больным животиком. Слышь, герой, не пора ли встать и заняться делом? Сил моих нет на тебя смотреть, просто блевать тянет.
Он вяло, сбивчиво попросил меня заткнуться и отвалить. Мол, не мое это собачье дело.
– А вот черта с два – не мое! На чьи деньги снята эта дерьмовая комната? И почему я по ночам должен нюхать твою блевотину, разлитое винище да ночной горшок, который тебе самому лень опорожнить? И когда ты в последний раз переодевался, не припомнишь? Мылся когда в последний раз?
Он обругал меня, срываясь на визг. Я в жизни не встречал такого безмозглого и самолюбивого подонка. Это кем же надо быть, чтобы даже за собой не прибраться?
Я продолжал отчитывать Ворона, злясь и повышая голос. А он уже и не огрызался; похоже, его и самого от себя тошнило. Ну кто же согласится признать, что он и правда безнадежный, бесполезный кусок дерьма?
Наконец Ворон прекратил жалкое сопротивление – у него просто-напросто кончились силы. Он кое-как встал и убрался наружу, даже не обругав меня напоследок. С некоторых пор этот человек не сжигает за собой мосты.
Один парень, с которым мне довелось служить, рассказал, как надо обращаться с пьяницами. У него у самого отец пил по-черному, а потом завязал. Так вот, никогда не пытайтесь помогать алкашу, а если пытаетесь, поскорее бросьте это занятие. Не давайте пьянице поблажек и не принимайте от него оправданий. Устройте так, чтобы ему ничего другого не оставалось, как взглянуть правде в глаза. Бухарик ни за что не встанет на путь исправления, если только сам этого не захочет. Вот поймет наконец, что впереди пропасть, и тогда, возможно, захочет что-нибудь изменить в своем житье.
Конечно, я не чаял дождаться, когда Ворон вспомнит, что он взрослый мужчина, и возьмется за ум. Душечка его бросила, потерян смысл жизни и все такое. Но ведь где-то обитают его дети. Значит, надо вытащить на свет божий прошлое Ворона, годы, проведенные в Опале, и примирить его с этим прошлым.
Чутье мне подсказывало: он способен прийти в себя, нужно только время. Ворон нынешний глубоко презирает Ворона прежнего, вот где корень его бед. Ничего, все перемелется. Правда, ждать, когда это случится, – мука мученическая.
За четверо суток он привел себя в норму. Протрезвел, почистился. Снова передо мной Ворон, которого я ценил и уважал – по крайней мере половина от того прежнего Ворона. Он глубоко раскаивался; он обещал взять себя в руки и больше не срываться.
Все они это обещают. Пока не увижу своими глазами, не поверю.
Я не лез к нему с упреками, не читал проповедей. Какой в этом смысл.
А он держался неплохо. Вел себя так, будто у него появилась некая цель.
Может, и правда Ворон небезнадежен?
Через два дня возвращаюсь домой – а он валяется в полном отрубе.
– Да пошел ты! – сказал я.
7
Тимми зацепило синеватой молнией – одним работником меньше. Но Смедз не видел особой разницы. Они и так ни черта не делают. Днем забрать клин невозможно – их заметят из города. После наступления темноты чудовище непременно приходит рыть свою яму. Тополь его прогоняет, но после долго не расслабляется, подстерегает других незваных гостей. Бедняга Тимми убедился в этом не самым приятным образом.
Опытным путем удалось выяснить, что лишь в течение часа перед рассветом можно действовать без особого риска.
Но что предпринять? На этот счет ни у кого не возникало дельных идей. Попытка срубить дерево наверняка бы закончилась очень плохо. Срезать кору вокруг ствола? Даже если успеют, сколько времени будет сохнуть тополь? Причем не простой, а волшебный?
Кто-то предложил его отравить. Мысль понравилась, всем случалось наблюдать борьбу с сорняками. Одна незадача – они не прихватили яда. Возвращаться за ним в Весло? А денег откуда взять? И где гарантия, что отравленный тополек зачахнет быстрей, чем окольцованный?
Между тем время поджимало. Талли уже весь извелся, ему казалось чудом, что до сих пор не появились конкуренты.
– Надо поскорее закончить, – сказал он.
– Как тут закончишь, когда это чудо-юдо рядом возится? – проворчал Тимми.
– Оно что-то ищет. Если мы поможем…
– Кузен, держал бы ты, что ли, мышь в кармане, когда говоришь «мы», – посоветовал Смедз. – Лично я этой твари не помощник.
– Сожжем, – коротко произнес Рыба.
– А? Чего?
– Дерево сожжем, олух. Дотла.
– Так не подойти же к нему!
Из собранной кучи сушняка Рыба выдернул палку длиной в ярд и толщиной дюйма два, размахнулся и запустил ее в заросли.
– Накидаем хвороста. Дело это не быстрое, но мы справимся. А потом факел-другой – и фуррр! Когда сгорит, подберем клин и смажем пятки.
