Он проговорил с печальной гордостью:
— Я пятьдесят лет не выпускаю королевские бразды!.. Никто из королей, через чьи земли прошли полчища Тьмы, не сохранил трон, а я сумел, пусть даже пришлось нам скрываться в лесах!
— Очень достойно сохранить народ и жизнь, — сказал я серьезно. — Это больше заслуживает уважения, чем броситься на врага и красиво погибнуть.
Он пытливо смотрел мне в лицо.
— Так считаете? Хорошо, хоть и удивительно. Все молодые до сих пор шепчутся, укоряют в трусости. Но это было бы все равно, что выскочить навстречу бегущему в ярости стаду быков. Сомнут и не заметят. Что тут героического?
Он дотянулся до полки, не вставая из кресла. Взял еще кубок и собственноручно налил мне из кувшина.
— Спасибо, Ваше Величество, — сказал я.
Он ответил ворчливо:
— Вам спасибо, сэр Ричард… За понимание. Про терьярдера уже не говорю, о нем при дворе только и судачат… Ну, и за спасение моей шкуры…
Я с кубком в руке сказал твердо:
— А вот за это благодарить не надо. Ваша шкура еще нужна не только вам, это не так уж и важно, но и королевству.
Он хмуро усмехнулся.
— Умеете сказать приятное, вроде бы нахамив… В общем, все годы после возвращения я твердо и уверенно вел страну и народ по пути возвышения. Мы восстановили все и начали развиваться дальше. Оглядываясь на достигнутое, вижу, что был прав во всем, и потому считаю, что прав и сейчас!.. Но как же мне паршиво…
Я медленно сделал два неспешных глотка, вино слабое и кисленькое, хорошо, я вздохнул, и медленно опустил кубок на стол.
Фальстронг подозрительно уставился на меня воспаленными глазами с набрякшими красными веками.
— Как скажете, Ваше Величество, — произнес я.
Он потребовал:
— Что не так? По вашему лицу это очень даже не так!
— Ваше Величество… во всем, что напрямую не связано с религией или моралью, опасно долгое время быть правым.
Он смотрел вытаращенными глазами, не понимая, только улавливая, что сказано что-то важное, но когда человек так долго у руля, он привыкает, что слушать должны только его, а ему самому можно не слушать даже самого Господа.
— Что вы хотите сказать? — потребовал он.
— Ваше Величество, — сказал я почтительно, — настолько привыкли быть правым, что можете не заметить… нет-нет, я не о правоте!.. но не заметить упущенные возможности, боковые дороги, где за ближайшим поворотом огромные богатства… как вот не заметили, что у вас очень даже подросли дети…
Он нахмурился, его рука уже поднялась для того, чтобы взять кувшин, но бессильно упала на колени.
— Не наступайте на мои мозоли, — предостерег он сердито. — Да, я знаю, что засиделись в принцах. Уже подумывал было дать им наместничество…
— …и не сделали этого, — продолжил я, — из опасения, что сыновья тут же начнут гражданскую войну за трон. Вы правы, Ваше Величество, лучше было их держать во дворце. Под надзором.
Он покосился на меня со злобным изумлением, слишком легко многое из жизни двора понял, а я развел смиренно руками и лицемерно опустил глазки. Дескать, со стороны всегда виднее, Ваше Величество. Вот даю ценные советы и даже денег не прошу, хотя моя консультация, вообще-то, многого стоит.
Он допил вино, но кубок оставил в ладони, словно он греет не только пальцы, но и душу.
— Человек всю жизнь учится, — проговорил он невеселым голосом. — Если, конечно, человек, а не тля, каких миллионы. Вот и я наконец-то пришел к одной важной истине.
— Поделитесь своей мудростью, Ваше Величество!
Он посмотрел на меня искоса.
— Тебе еще рано.
— Но… а вдруг восприму? Что за истина?
Он вздохнул и сказал торжественно:
— Истина в том, что в семьдесят семь лет пора стать серьезным.
Я помолчал, потом пробормотал ошарашенно:
— А… раньше… никак?
Он двинул плечами.
— Я всегда считал себя серьезным. Но теперь понимаю, что только старался им быть. Но походить на серьезного и быть им… гм…
— Ваше Величество?
— Не поняли, сэр Ричард? Ничего, я тоже себя не всегда понимаю, до того умный, привык в хитросплетениях всяких разбираться. Стать серьезным… это наконец-то растерять все иллюзии. К этому времени уже настолько укрепишься волей и телом, что не бросишься с моста вниз головой, как сделал бы по молодости.
Я вздохнул.
— Ваше Величество…
— Ну-ну, говори!
— Взрослым и даже очень серьезным дает утешение то, чего у вас в королевстве нет, к сожалению…
— Чего нет?
— Церкви, — ответил я. — Монастырей. И разговоров со святыми отцами. Вера, Ваше Величество, умным людям нужнее, чем дуракам! Дураки и без нее живут легко, им лишь бы корыто с отрубями. А умным надо нечто повыше жратвы и на все согласных баб.
Он поморщился.
— И вера это высокое утешение может дать? Эх, сэр Ричард, старого пса новым трюкам не обучить. Хотя я готов поверить, что вообще-то надо бы… Мы уже поднялись из руин, от роскоши можно построить и церкви…
Я сказал осторожно:
— Вообще-то обычно первое, что строят на новом месте, это церковь, а уж потом себе дом. Как бы основу. А если основа будет попроще, то и весь будешь… попроще. На хлипком к тому же фундаменте.
Он тяжело вздохнул, налил себе и сделал глубокий глоток, а потом, не выпуская кубка из ладони, произнес безучастно:
— Да, конечно…
Мне показалось, что он даже не слышит, о чем я говорю, слишком погрузился в глубокую скорбь, потому я рискнул протянуть руку и похлопать его по королевскому колену.
— Ваше Величество, возьмите себя в руки. Зато наконец-то стало ясно, кто есть кто. Все разрешилось! Ваш сын Эразм вас любит и предан вам. Это жестоко такое говорить, но… лучше уж так, чем если бы Роднерику удалось, что он замыслил. Война со Скарляндами, которую он планировал, чтобы вернуть себе корону того разоренного королевства, что принадлежала вашему дому пятьсот лет тому, — плохая затея. И не стала бы популярной в королевстве…
Он взглянул на меня хмуро.
— А поход на Турнедо?
— Вы идете помогать несправедливо обиженным, — возразил я. — Это другое дело, такое уважают.
Он поморщился.
— В королевстве мало осталось тех, кто все еще уважает верность и честь. Войска Тьмы разрушили не только дома, но и души…
— Старшее поколение, — напомнил я, — не забывает о рыцарских доблестях, чести и верности. А молодежь… она не правит! Ее поведут. И обучат в походе.
