Но тут, в опровержение этой мысли, Аникей ощутил под пальцами правой руки нечто твердое и гладкое, вдавленное в землю. Он, конечно, чувствовал это и сразу, но обратил внимание только что.
«Вот ведь, – с горестью подумал он, – какая насмешка судьбы! Когда искал эти камешки, чтобы не попасть в аномалию, их не было, а как только в эту самую аномалию вляпался, вот тебе и камешек». Сделав усилие, он чуть двинул пальцем и засомневался: а камешек ли это? Слишком уж тот был гладким и вроде как цилиндрической формы. Ученый снова напрягся, убрал палец и скосил туда взгляд. Между пальцами правой ладони блестело что-то продолговатое, размером с патрон для винтовки. «Тьфу ты! Да это и есть патрон!» – дошло до Аникея Александровича. А это значило, что тут до него уже кто-то был и этот кто-то сумел отсюда выбраться. И если смог кто-то еще, то сможет и он!
Это открытие придало Тавказакову сил. Сначала он, стиснув зубы и собравшись, едва гнущимися пальцами выковырял из земли патрон – не пропадать же такому добру! Затем подвигал ногами, вдавил, насколько смог, носки ботинок в землю и попробовал согнуть колени. Это у него, пусть и не так хорошо, как он надеялся, но все-таки получилось, и примерно на сантиметр-полтора он «отъехал» назад. До края «проплешины» – так он стал называть про себя аномалию – по его прикидкам было не больше метра. «Это значит, еще попыток сто, и ноги окажутся на свободе! А тогда уже дело пойдет легче. Да оно с каждой попыткой будет все легче, ведь давление будет ослабевать». Эти соображения совсем было обнадежили Аникея, не учел он лишь того, что с каждой попыткой у него будут уменьшаться и силы. Поэтому когда минут, наверное, через сорок – а ему показалось, что и через все четыре часа, – ему удалось-таки, пятясь, как полураздавленный рак, выбраться из ловушки, сил на то, чтобы подняться, у Беспалого уже не осталось. И он провалился в глубокий сон, больше похожий на обморок.
Когда Аникей Александрович проснулся, уже темнело. Преимуществом этой Зоны перед прошлой, с черно-багровым небом, было то, что смена дня и ночи происходила здесь не столь стремительно, а почти как дома. Почти, но, конечно же, не так. Хотя бы уже потому, что неба как такового здесь не было в принципе. Вместо него – лишь светло-серая пустота, которая, казалось, если долго смотерть на нее, засосет в себя, втянет. А когда наступало вечернее время, пустота просто становилась темней, будто кто-то неведомый и всемогущий медленно-медленно вращал ручку реостата, увеличивая сопротивление цепи. Это длилось около часа, может, чуть меньше. А потом Учебку поглощала тьма. Полная, беспроглядная, без искры, без звездочки, без малейшего лучика света. И оказаться в такой темноте вне жилища было по-настоящему страшно. До дикой жути, до потери рассудка.
Беспалому еще не доводилось любоваться этой местной достопримечательностью, но он понимал, что когда стемнеет, он не сможет идти. То есть физически сможет, но это будет, во-первых, очень медленно, а во-вторых, куда более опасно, чем при дневном освещении. Ко всему прочему, он просто не поймет, куда идти и в лучшем случае будет нарезать круги на одном месте.
По правде сказать, он и сейчас, учитывая пережитое в «проплешине», не особо представлял, в какую сторону следует двигаться. Сначала он был уверен в одном направлении и даже начинал движение; потом начинал сомневаться, и ему казалось, что идти нужно правее; затем – строго налево; минут через пять-семь – что ровно в противоположную сторону. Факторов, мешающих правильно ориентироваться, имелось несколько. Главным был лес, не имеющий никаких «особых примет» – ни мха с северной стороны деревьев, ни более пышной растительности с южной. Да и самих понятий «север» и «юг» в Учебке не было, равно как «запада» с «востоком» и всяких там промежуточных «зюйд-вестов» и иже с ними. Тут бы и компас наверняка не сработал. Но даже без компаса… Даже если ученый решил бы двигаться согласно основным ориентирам, как это делают путешественники, – по солнцу днем и звездам ночью, – то ведь и возможности использовать этот способ Аникей Александрович был напрочь лишен. «Какое солнце, какие, в бога душу мать, звезды! Вы здешнее небо видели?.. Считайте, вам чертовски повезло, если нет. Потому что…» Беспалый на мгновение поднял глаза, но тут же отвел взгляд… потому что туда вообще лучше было не смотреть. И ведь это так реагировал доцент Тавказаков – ученый, которому как раз должны были быть интересны такие явления! Что же говорить о простых смертных… Кстати, то, что Аникей Александрович был все-таки именно «кабинетным» ученым, а никаким, если уж честно, не сталкером, не путешественником и даже не обычным охотником-любителем или пусть хоть простым грибником, то это служило еще одним фактором, из-за которого он совершенно не умел ориентироваться в лесу. Он не догадался даже обламывать веточки, помечая свой путь, а потому ему уже не раз казалось, что он видит те же самые кусты-деревья, мимо которых проходил полчаса назад.
В итоге Беспалый понял, что заблудился окончательно. А сумрак был уже настолько густым, что нужно было срочно искать не дорогу домой, а место, где можно укрыться на ночь. Но только никаких нор! Аникея аж передернуло, и тут же заныл укороченный палец. К счастью, совсем рядом обнаружилось очень похожее на ель, хоть и не такое высокое, дерево, у которого разлапистые хвойные ветви свисали, подобно многоярусным юбкам. Нижняя «юбка» опускалась до самой земли, образуя самый натуральный шалаш – лучшего без топора и не сделаешь.
Тавказаков подошел, сунул в густую хвою ствол «Маши», пошевелил им и негромко позвал:
– Эй! Есть тут кто-нибудь?
Никто из «шалаша» не отозвался. Конечно, там мог сидеть кто-то, кто попросту не умел говорить, или, что, пожалуй, еще хуже, тот, кто этого делать не хотел, чтобы не спугнуть самостоятельно лезущую в лапы жертву. Но выбирать Аникею не приходилось. К тому же у него теперь был один патрон, который он предусмотрительно вставил в магазин сразу же. И ставший было бомжом сталкер Беспалый встал на корточки и полез в свое временное жилище.
Под «елкой», на осыпавшейся, совсем почти не колкой хвое, было очень мягко и уютно. А еще очень хорошо пахло – как под Новый год в детстве. И несмотря на то, что совсем недавно Аникей уже неплохо поспал, сон его сморил почти мгновенно.
Глава 8
Проснулся ученый от того, что снаружи кто-то негромко, но весьма возбужденно разговаривал. О том, где он находится и почему, – вспомнилось сразу. Сквозь хвойные ветви в «шалаш» проникал свет – утро уже наступило, и это радовало. В общем-то, радовал и звук человеческих голосов, ведь о том, чтобы встретить людей, Аникей накануне даже не мечтал. Тем не менее спешно выскакивать с радостными воплями он повременил – сказывался уже какой-никакой сталкерский опыт. Для начала не мешало послушать, о чем говорят, прикинуть, сколько там человек, постараться понять, какие у них намерения. Ведь в случае чего, у доцента был всего лишь патрон.
Между тем говорили о нем. Точнее, говорил, поскольку слышался лишь один голос; а если еще более точно, то не просто говорил, а тараторил, выстреливая слова, словно пули.
– Там есть! Там точно кто-то есть! Потому что там кто-то храпел. Что, по вашему мнению, я не могу определить, храп это, или, прошу меня извинить, не храп?.. И заметьте, господа, больше он не храпит! А это, вы не поверите, может говорить лишь об одном…
