– Насколько тяжелое? Как слон?
– Как я.
– И что, не донесем? Пара жердей, привяжем твое «мяско» – и как на носилках.
– Ёхи-блохи! А мужики-то чего? Почему ты их жалеешь?
– Гор готовит. Причем делает это классно, аж завидки берут, я бы так не смогла. А Игумен уснул. Все-таки операция его вымотала, да и до этого походил, человек-то немолодой.
– Кстати, Блямс-то там как?
– Тоже спит. Я не разбираюсь, конечно, как это выглядит у «богомолов», но мне кажется, скорее все-таки спит нежели без сознания пребывает. Дыхание ровное. Я уверена, что с ним теперь все будет хорошо. С его-то регенерацией. Опасность жизни устранена, так что не удивлюсь, коли он уже завтра вскочит и побежит.
– Ну, будем надеяться, – проговорил косморазведчик, всем сердцем желая, чтобы зеленый друг скорее поправился.
В итоге за «кротом», взяв жерди и моток веревки, они сходили вдвоем с Илоной. Возможно, и к лучшему. Девушка так лихо приладила черную тушу к импровизированным носилкам, будто всю жизнь только этим и занималась. И Плюх в который уж раз мысленно восхитился своей возлюбленной. Настоящий боец, который никого и ничего не боится, со всем справляется, все умеет, а если чего и не умеет, то быстро учится. От такого курсанта в родной Академии все преподаватели были бы в восторге, в этом Егор Плужников даже не сомневался.
Гор встретил их возле входа в пещеру, он заносил туда брошенные Плюхом ветки. Увидев добычу и услышав рассказ косморазведчика, покачал головой:
– Ну ты и везунчик! Мы с Игуменом столько сил и времени потратили, пока «крокодила» добыли, а ты по нужде отошел – и центнер мяса нашел. Видишь, даже стих сочинился!
– Я не по нужде, – сказал разведчик. – И мясом вполне мог сам стать.
– Ну так нужда – она ведь разная бывает. А то, что мясом мог стать, так весь мир так устроен: кто-то мясо для нас, для кого-то мясо мы…
– В данном случае взаимно, – хмыкнула Забияка. – Тут как раз кому больше свезло, тот и не мясо. Или кто ловчее оказался, – подмигнула она Плюху, который сразу же почувствовал себя счастливым и готовым на новые подвиги. Только сначала ему не мешало бы поесть – желудок, учуяв доносившиеся из пещеры ароматы, вновь завел свою урчащую песню.
– Идемте-ка почавкаем, – видимо, услышав ее, сказал Гор.
Сначала они подстелили под носилки с Блямсом ветки, потом разбудили Игумена и уселись за стол, на котором красовались уже умопомрачительно пахнущие большие куски хорошо прожаренного мяса.
Глава 18
Плюх обгладывал последнюю косточку, испытывая давно забытое чувство покоя и уюта, но вдруг это приятное ощущение пропало – как отрезало. Разведчик вскочил, не понимая, зачем это делает. Хозяева пещеры и Забияка тоже, оставив недоеденное, быстро поднялись. А потом все дружно заторопились к выходу.
– Чт-то эт-то? – с трудом шевеля губами, спросила у разведчика Илона.
Он понятия не имел. Но было ясно: ими кто-то управляет, кто-то желает, чтобы они куда-то пошли. Это что-то напомнило косморазведчику, но он не сумел удержать в голове мысль. Но был уверен в одном: их ведут не на концерт, не на прогулку, а потому… Двигать языком и челюстью оказалось неимоверно тяжело, но Плюх собрался и сумел выдавить:
– Н-над-до вз-зять ору… ору-жи-е…
Игумен был уже возле выхода. Его песочного цвета автоматическая винтовка осталась лежать на лавке возле стола. Сталкер оглянулся на нее, но вернуться уже не мог – ноги шли только вперед.
– Э-э-ээ!.. – только и смог произнести он.
Разведчик, на ходу вытянув руку, сумел вцепиться в ремень игуменского оружия. А перед самым выходом скосил взгляд на Блямса: как он? Ведь если он потащится неведомо куда, не оправившись от ранения, то неизвестно, чем это может кончиться. Однако «богомол» продолжал спокойно лежать на месте. Это немного успокоило Плюха, хотя в целом теперь о спокойствии оставалось только мечтать.
Выбравшись наружу, он увидел, что оба сталкера и Забияка быстро шагают в сторону леса, механически переставляя ноги, словно роботы или куклы. Подумал, что вряд ли его походка выглядит как-то иначе, но попытался прибавить шагу, чтобы догнать их. Это ему удалось. Илона подняла на него полный тревоги взгляд и процедила:
– К-как в Лаз-за-рев-вке… Н-на Б-блям-мса н-не д-дейс-ству-ет… Н-но поч-чем-му я?..
И тут разведчик тоже наконец вспомнил, что ему все это напомнило. Действительно, Лазаревское! «Ассакаа дум тудум, ассенекер ина даста». То, что заставляло всех превращаться в безвольных кукол и шагать туда, куда велели невидимые кукловоды. Всех, кроме Илоны и Блямса!
[16] И вот теперь происходило почти то же самое, только не бубнил в голове чужой голос и не выключалось сознание. И еще – теперь это действовало и на девушку.
«Но все-таки очень похоже, что кукловоды остались теми же, – думал Плюх. – Зачем они собирали людей в Лазаревке? Тогда мы предположили, что это сборный пункт новобранцев, которых потом отправляют на войну. А что, если и эта Зона – такой точно пункт? Потому здесь и подготовленные для новобранцев жилища, одежда, оружие… Илону же на сей раз позвали тоже потому, например, что стало не хватать живого материала, в ход пошли и женщины. А сознание не выключают – то ли из экономии какой-нибудь иссякающей энергии, то ли потому, что деваться отсюда все равно некуда. Не сходится только одно: как-то очень резко нас потащили, Игумен даже винтовку взять не успел. Зачем снабжать оружием, чтобы потом не заставить взять его в бой? И еще – нам ведь не отрезали головы, не заменили их на блестящие пластины. Или их для этого сейчас и ведут?..»
Стало по-настоящему жутко. Но, чтобы не пугать подругу, разведчик выдавил:
– С-сей-час и об-бъяс-снят…
А потом они побежали. Ноги двигались сами, мысленные приказы на них больше совершенно не действовали. Это пугало. Это вызывало настоящий ужас своей неправильностью. Плюх терпеть не мог, когда им управляли обстоятельства. Но теперь им управляли в самом что ни на есть буквальном смысле, и это выходило уже за все пределы. Однако и поделать с этим он ничего не мог. Приходилось недоумевать, негодовать, ужасаться, но терпеть. И надеяться, что ведут их не на убой. И конечно же, он переживал за Илону. «Да, она сильная и храбрая, но она все-таки девушка. Если даже мне, мужику, страшно, то что чувствует она?.. И если нас действительно собираются уничтожить, то пусть это сделают сначала со мной». Да, желание было эгоистичным, но Плюх понимал, что если увидит смерть своей любимой, то возненавидит весь мир, всю Вселенную, и будет умирать с мыслью, что жизнь – это самая несправедливая и жестокая издевка из всех, что только могла придумать природа. «Или кто там еще – высший разум?.. Тогда он настолько высший, что стал уже протекать».
Бег, по ощущениям косморазведчика, продолжался около получаса. Для него это было вполне себе нормой, даже легкой разминкой, бегали во время учебы и куда более долгие и сложные кроссы. Забияка тоже держалась молодцом, хоть и хмурилась, кусая губы. Без видимой усталости бежал и Гор – недаром выглядел по-боевому. А вот Игумен определенно начал сдавать: дышал тяжело и прерывисто, лицо покраснело, пот лился со лба по щекам ручейками. «Ёхи-блохи, – подумал Плюх. – Недолго и до беды. Хоть бы сердце выдержало». Обидно, что подбежать к сталкеру, поддержать его он не мог – ноги стали независимой, отдельно живущей от него частью. Удачей было хотя бы то, что Егор по-прежнему нес автомат Игумена – для того лишняя тяжесть могла бы теперь оказаться убийственной.
