– Это нервулины у кого-то сдают, – пояснил Брюль. – Вы на них не смотрите. Вы на нас смотрите.
– И на них вон, ёш, – ткнул рукой вперед Колыч.
«Урфины» были теперь куда ближе. И Плюх сумел разглядеть, что на головах у них были вовсе не шлемы. Это сами головы и казались дрожащими, будто ртуть, зеркальными каплями. А голые тела этих людей как будто покрывала блестящая прозрачная пленка. То, что это были именно люди, было понятно, например, по татуировкам. В двадцать втором веке такими откровенными глупостями никто, понятно, не занимался, но за последнее время косморазведчик насмотрелся подобного «творчества» в избытке. И это сочетание человеческого снизу и откровенно чуждого сверху вызывало по отношению к «урфинам» крайне отталкивающее, близкое к омерзению впечатление. А когда Егор разглядел среди мужских тел также и женские, испытал откровенное отвращение. Потому что уродливое с прекрасным не только не сочетается, а становится вдвойне, втройне уродливым.
– Гляди-ка, точно у них дела плохи, коли женщин набирать стали, – сказала вдруг лежавшая по правую руку Илона.
– У кого «у них»? – сглотнул разведчик. – Куда набирать?
– А ты еще не понял? Этих «урфинов» в Лазаревском и готовили. Может, и еще где. То бишь там их набирали, снимали головы и направляли далее, где уже вот этих делали.
– Правильно ты просекла, – уважительно сказал Злыдень. – Так оно, скорее всего, и есть, веришь-нет? Только теперь все, хорош трепаться. Пора и пострелять. У вас, смотрю, оттуда еще машинки? А здесь вот «Маши» выдают. Рекомендую. – И он, нажав на спусковой крючок винтовки, выдал по цепи «урфинов» хлесткую очередь.
Глава 19
Плюх заметил: несмотря на то, что наступали «урфины» длинными прямыми шеренгами, попасть в них было достаточно трудно. Создавалось впечатление, что они не просто видели наведенное на них оружие, но и просчитывали вероятные траектории полета пуль, успевая вовремя отклониться, чуть замедлиться или ускориться. Но делалось это так быстро и практически незаметно, что создавалось впечатление их сильной везучести. А то и неуязвимости, особенно когда стопроцентно удачный произведенный в голову выстрел не причинял противнику никакого вреда. Впрочем, насчет их блестящих голов вопрос был отдельным – возможно, никакие пули этим ртутным каплям и впрямь были не страшны. Чего все-таки нельзя было сказать о телах. Хоть и редко, но пули в них все же попадали. Особенно когда по ним стреляли в упор; тут уж замедляйся-ускоряйся – ничего не поможет. Как ни рассчитывай траекторию, а увернуться уже нельзя, разве что прыгать в сторону, так там идут другие, да и тогда нужно иметь нечеловеческую силу, чтобы совершить столь быстрый прыжок, но «урфинские» тела определенно раньше принадлежали людям.
Косморазведчик пришел к логичному выводу, что эти ртутно-блестящие головы-капли представляют собой нечто вроде мощных компьютеров. Но чуть позже его посетила иная мысль: «А что, если эти мерзкие нашлепки на плечах «урфинов» – всего лишь приемо-передающие устройства, вроде камер с обратной связью: посылают куда-то в единый центр управления картинку и звук, а уже там некий суперкомпьютер производит мгновенную обработку полученных данных и отправляет назад нужные команды». Это весьма походило на правду. По крайней мере, такая гипотеза была ничем не хуже той, что «урфины» – автономно действующие запрограммированные биороботы. Хотя, ничто не мешало объединить эти версии. Ведь приему или передаче сигнала могло что-то помешать – и тогда было бы очень кстати, чтобы солдаты какое-то время могли выполнять свои функции автономно.
Разумеется, Плюх не занимался этими размышлениями так последовательно – мысли скакали в его голове лихорадочно, под стать динамике боя. А вопрос об уязвимости неприятельских тел и вовсе не являлся теоретическим предположением – разведчик лично уложил двух «урфинов» прямыми попаданиями «в корпус». Сначала, как и планировал, Егор старался целиться в ноги и руки, но вскоре понял, что это малоэффективно, практически бесполезно. Да и воспринимать неприятельских солдат как живых людей он перестал очень быстро. Они не были живыми людьми. Точнее, были, но раньше, до того, как их головы заменили блестящими нашлепками. Теперь перед ним шагали всего лишь куклы, марионетки, у которых не осталось ничего человеческого – даже тела́, покрытые блестящей пленкой, выглядели пластиковыми.
Скоро косморазведчик заметил и еще одну особенность: «урфины» редко стреляли на поражение. Конечно, сталкеры нет-нет да и падали замертво, но большинство ранений приходилось все-таки на конечности, причем, как выяснилось позже, в мягкие ткани. Случайностью это быть никак не могло, а значит, целью «урфинов» было не уничтожение сталкеров, а что-то другое. «Например, тренировка», – пришел в голову Плюха ответ. И это весьма походило на правду. Хотя не было понятно до конца: тренировка кого именно? Вполне возможно, обеих сторон сразу. Ведь научиться чему-то можно, имея лишь опытного, сильного соперника. А вот убивать спарринг-партнеров было бы весьма расточительно. Так что многое для этой версии сходилось. Но еще больше оставалось непонятным: кто это затеял, для каких целей тренируют самих «урфинов», где их «изготовляют», как забрасывают в эту Зону, как забирают, куда отправляют? Много вопросов, и вряд ли кто мог на них дать ответ в этой… в этой Учебке. Разведчику понравилось придуманное для новой Зоны название – емкое и точное.
Неизвестно, сильно ли бы он удивился, если бы узнал, что именно так называли эту Зону их новые знакомые – приютившая доцента Тавказакова троица сталкеров. А вот то, как дернулся и зашипел один из них – Колыч, – он прекрасно увидел и услышал.
– Ё-ёо-ош-шш!.. – выпустив «Машу», схватился тот за левую ладонь. Из-под пальцев заструилась кровь.
– Егор, прикрой! – тоже увидев это, крикнула Забияка и, отведя раненого сталкера за спины остальных, принялась колдовать над его рукой.
– Что с ним? – не оборачиваясь, спросил Злыдень.
– Мизинец отстрелили, – ответила девушка. – Зашивать нечем, перевяжу потуже, нормально обработаем после.
– Грибок обработает, – сказал, продолжая целиться во врагов, Брюль. – Он у нас по мизинцам спецулина теперь.
– Да уж, – буркнул сам раненый. – Нас теперь впору «беспалыми» звать, а не «промедленцами».
– Мы-то пока с пальцами, – отозвался Брюль, но тут же завопил и заматерился.
– Что? – быстро глянул на него Злыдень.
– Нога… – простонал бородач. – Ляжку прострелили.
– Я сейчас! – крикнула ему Забияка.
– А вот нечего было каркать, – морщась от боли, сказал Колыч. – «Мы-то с пальцами!..» Зато без яиц. Пардон, мадам.
– Мадемуазель, – фыркнула Илона. – И ежели вы полагаете, что я таких слов не слыхивала, то глубоко заблуждаетесь. Еще и не такие знаю. И коли вам легче, когда ругаетесь, то не стесняйтесь. Я такой же сталкер, как и все.
– И нечего юморить, – сжав руками бедро и кривясь от боли, сказал Брюль. – Все пока при мне.
– Именно, что пока, – заметил Колыч, осматривая перевязанную Забиякой ладонь. – А вот станешь каркать…
