– Погоди-погоди! – В голосе собеседника «с той стороны» послышалось нечто похожее на смущение. – Ты это… Беспалый… ты ж пойми…
– Минута вышла, – посмотрела на Плюха Илона.
– Но ты же слышишь! – мотнул он головой.
– Слышу. Что ж, погодим еще чуток.
И, будто услышав ее, тот, кого Аникей Тавказаков назвал Голованом, крикнул:
– Эй, Забияка! Ты у них командуешь?
– Я! – крикнула в ответ Илона. – И что с того?
– Так мож, это-во, потолкуем? Ежели мы, скажем, двое к вам выйдем, не станете шмалять?
– О чем толковать собираетесь?
– Да о разном. Хочу, вот, с Беспалым вашим объясниться. Ну и новостишками поделимся, то-се… Что нам делить-то?
– Делить нечего, – сказала Забияка. Хотела еще что-то добавить, но не успела.
– А чего тогда стрелять начали?
– Это было случайностью! – крикнула девушка, затем поморщилась и добавила: – Ладно, чего мы глотки-то дерем? Идите. Но двое! И без оружия!
– Так не пойдет. Вы-то с оружием. Давай, это-во, так: мы винтовки за спины забросим. Но и вы в нас не цельтесь.
– Хорошо, – буркнула Илона. Поняла, что Голован ее не слышит, и повторила громче: – Хорошо, годится! Выходите.
Глава 23
Из-за деревьев напротив медленно вышли двое. Один был заросшим темной щетиной по самую бандану черного цвета, отчего голова сталкера издали напоминала черный шар. Второй был в кепке, а когда ненадолго снял ее, чтобы обтереть пот, оказался полностью лысым.
Сделав по два десятка шагов, оба остановились и напряженно стали всматриваться вперед.
– Подстрахуй, – сказала Плюху Забияка и, забросив за спину «Никель», пошла к гостям.
Косморазведчик хотел было ее остановить, но вовремя спохватился. «Не хватало еще позорить командира перед неприятелем! Впрочем, – подумал он тут же, – вряд ли эти люди были неприятелем. Такие же сталкеры. Если бы не стрельба Николая, чтоб его, Николаевича!..» Как бы то ни было, за любимую ему было тревожно, а потому обоих гостей он держал на мушке своей «Печенги».
Илона подошла к мужчинам.
– Ну? – мотнула она головой. – Вот и я. Сталкер Забияка. С кем имею честь?
– Голован, – кивнул щетинистый.
– Блик, – сказал лысый.
Плюх не смог сдержать улыбки. «Надо же, какое меткое прозвище! Небось, на свету и правда такая лысина бликует, приходится кепкой прикрывать».
– О чем толковать будем? – спросила девушка.
– Для начала дай с Беспалым, это-во, словцом перекинуться.
– Аникей! – обернулась Забияка. – С тобой поговорить хотят. Выйдешь?
Скоро к ним подошел доцент Тавказаков.
– Здоров, Беспалый! – кивнул ему Голован. И сразу заговорил: – Ты это, ты того… Зла не держи, короче. Кошмарик – он гад, но он тоже сталкер. А сдавать своих, это… как бы тебе…
– Позорно, – криво усмехнулся Аникей. – Это мне уже разъяснили. Только ведь я – тоже сталкер. Об этом ты не подумал? И получилось, что это вы с ним, – мотнул он головой на Блика, – меня сдали. Опозорились не по-сталкерски. Нет?
– Так это… ну, как бы, да… – По лбу Голована заструился пот, и он обтер его ладонью. – Ну, прости тогда, это-во, нас. Дурканули.
– А по-моему, вы просто труханули, – прищурился Беспалый.
– Но-но!.. – не очень уверенно буркнул Блик.
– А что, скажешь, нет? – пихнул вдруг того в бок Голован. И посмотрел прямо в глаза Тавказакову: – Труханули, чего уж там. И это тоже. Кошмарик – он же такой. Отморозок полный. Злопамятный, гад. Его уж как только ни били, ни лупцевали, а ему хоть бы хрен. Но только и стучать все ж неправильно. Тут еще, это-во, вишь чего: ты-то новенький был, незнакомый. Кто тебя знает, кто ты есть? За тебя заступись, а ты, может, того Кошмарика хуже… Короче, ладно. Простишь?
– Прощу, раз уж тебе это так важно. Но вряд ли стану…
– Не-не-не, погоди! – заторопился щетинистый Голован. – Ты, небось, хочешь сказать, что доверять мне не станешь? А вот не надо, это-во, торопиться…
– Хорош трепаться, – прервала его Забияка. – Простил вас Беспалый? Простил. Давай, о чем-нибудь дельном скажи.
– Он еще меня не простил, – проворчал Блик.
– А ты спрашивал? – прищурилась девушка.
– Нет.
– Так давай, не тяни время! Или тебе его прощение не требуется?
– Ты это, – глянул исподлобья на Аникея лысый сталкер, – не серчай. А доверять или не доверять – тут уж как сам захочешь. По рукам? – И он протянул Беспалому руку.
Тавказаков ее пожал. Спохватившись, вытянул свою ладонь и Голован. С ним Аникей тоже обменялся рукопожатием.
– Ну, так теперь-то о деле-то скажет кто, нет? – сверкнула глазами Забияка. – Что за новостишками вы делиться собирались?
– Нет! Еще я! Еще я!.. – затрещали вдруг позади ветки.
Гости схватились за оружие, но достать его не успели – из-за деревьев вылетел и замахал руками Дед:
– Не стреляйте! Не стреляйте! Я без оружия!
– Это еще что такое?!.. – задохнулась от возмущения Илона. – Тебя кто сюда звал?!
– Я хочу все уладить… все наладить… – затарахтел, сбиваясь, Катков. – Я, так сказать, причина недоразумения, и я хочу покаяться!
– Ты сам и есть сплошное недоразумение! – рявкнула Забияка. – А ну, вернись на место!
– Нет, – сказал Дед и даже побледнел то ли от волнения, то ли от страха, то ли обалдев от своей наглости. И повторил: – Нет, я не уйду, пока не объясню этим господам, что во всем виноват я. Пусть они, если хотят, накажут, если можно так выразиться, одного меня, а не нас всех.
– Ладно, – устало вздохнула девушка. – Объясняй. Я не нахожу слов, говоря откровенно. Одним позарез нужно прощение, другой жить не может без покаяния. Я не в мужской монастырь, часом, попала? Ничьих религиозных чувств не оскорбляю ненароком? А то могу уйти.
– Не надо, – бросил на нее страдальческий взгляд Николай Николаевич. А потом принялся долго, с подробностями, запинаясь и перескакивая с одного на другое, объяснять свой проступок.
Заскучали все. Гости стали оглядываться, им откровенно захотелось вернуться к своим. И Забияка снова не выдержала:
– Слушай, ты, авиационный инженер! Ты еще про свое несчастное детство поведай!
– У меня было счастливое детство… – заморгал Дед.
– Тогда старость будет несчастной! – зарычала сталкерша. – Если она у тебя вообще будет! А ну, марш на место, пока язык твой не выдернула!
Катков, приняв донельзя обиженный вид, ретировался. Забияка посмотрела на Голована с Бликом.
