На сей раз «урфинов» было определенно меньше, сотни четыре, а то и три с половиной. Это было и хорошо, и плохо. Хорошо – понятно почему. А плохо… Косморазведчик прикинул расстояние между ртутноголовыми солдатами. В прошлый раз они шли куда теснее. А сейчас… Промежутки были широкими, метров по десять, а где-то и больше. Как же между ними проскользнуть? Аникей Тавказаков рассказывал, что он прошел без проблем, «урфины» только дернулись, но стрелять не стали – то ли опасаясь попасть в своих, то ли увидев, что в его магазине нет патронов. Если тогда они и впрямь опасались зацепить своих, то сейчас этого можно было легко избежать. Или все же они не стреляли, посчитав беспатронного соперника неопасным? Если так, то план «коллег» мог бы сработать. А если все же «урфины» начнут стрелять… Что ж, тогда смерть наступит легко и быстро, об этом он уже думал. Но что-то подсказывало Плюху, что не стреляли по Аникею именно из-за того, что он не представлял опасности. Потому что попасть в своих «урфины» вряд ли боялись. Во-первых, они вряд ли чего-то боялись в принципе, а во-вторых, стреляли они превосходно и с такого небольшого расстояния не промахнулись бы.
Справа от разведчика залег профессор Сысоев. За ним лежал Злыдень. После команды Илоны следовало подняться, отстегнуть и отбросить магазины винтовок, помочь, в случае необходимости, Юлию Алексеевичу и дуть вперед, напролом, безоружными на врага… Когда об этом говорили в пещере, было страшновато, но представлялось все смутно, абстрактно. Теперь же неприятель, поливающий пространство перед собой автоматным огнем, был совершенно реальным. Вот они, «урфины», совсем рядом… Плюх поймал себя на том, что не стреляет по ним, как будто боится разозлить: ведь тогда они начнут стрелять в отместку, когда он встанет и пойдет вперед. Эта мысль разозлила косморазведчика, и он дал по вражеской цепи длинную очередь. «Да, – подумал Егор. – Лучше больше и чаще стрелять, чтобы в магазине не осталось патронов – пустой будет не так жалко выбрасывать». К тому же «прополоть» ряды противника в том месте, где вскоре предстояло идти, тоже, возможно, было нелишним.
Разведчик заметил, что Злыдень тоже палит по «урфинам» почем зря. Юлий Алексеевич же стрелял редко, будто бы даже не целясь. Плюх скосил на него взгляд. Сысоев выглядел крайне задумчивым и озабоченным. Но было видно, что не от страха. Наверное, морально готовил себя к предстоящей операции. «Или к смерти», – пришла вдруг к разведчику мысль. Тем более сам он был тоже готов умереть. Хотя, наверное, все-таки нет. Вряд ли кто-то может быть полностью готов к смерти. Даже глубокий старец, даже смертельно больной человек. Пусть он знает, что скорая смерть неизбежна, что до нее остались считаные дни, а то и часы… Уже сделано то, что можно и должно, отданы последние распоряжения, состоялось прощание с родными и близкими. На этом свете больше не держит ничто. Напротив, кажется, что уйти будет, наверное, даже и благом – прекратится боль, перестанет досаждать немощность, уйдут печали и тревоги… И все равно, как думалось Плюху, даже в этом случае человек будет, пусть и невольно, цепляться за жизнь: ну, еще один вдох, еще один взгляд в небо, еще одна секунда с родными…
Он почувствовал в горле тугой горький ком. Глаза застелила неуместная пелена. И как раз в этот миг крикнула лежавшая слева Илона:
– Пора! Тройка – вперед! – И потише, уже ему лично: – Ты только вернись, ладно?
Глава 28
Егор вскочил. Помог подняться замешкавшемуся профессору, отщелкнул от «Маши» магазин, отбросил в сторону. Это же сделали и оба сотоварища.
– Идем! – переглянулись они со Злыднем. И пошли.
Откровенно говоря, колени у разведчика подрагивали. Идти прямо на целившегося в тебя врага было страшно. Да еще на какого врага! Голые, блестящие, будто от пота, тела, дрожащие, будто студень, зеркальные капли вместо голов. И черные, плюющиеся огнем автоматы в руках. Но Плюх все же сумел заметить, что по ним, по бегущим «коллегам», «урфины» не стреляют. Нет, заметить, что по тебе не стреляют, довольно легко – об этом и говорить смешно. Но заметил он, что в них даже не целятся. Если бы он был один, это не так, наверное, бросалось бы в глаза. Но их было трое, а ни одна пуля не просвистела рядом, ни один вражеский автомат не смотрел в их сторону зрачком дула.
Это придало косморазведчику уверенности.
– По нам не стреляют, – подбодрил он шагающего рядом Юлия Алексеевича. – У нас все получится.
– Да-да, – кивнул профессор, – я уже обратил внимание. Аникей, похоже, был прав…
– Не болтайте! – оборвал их Злыдень. – Берегите силы, еще поле нужно перейти и потом неизвестно сколько… И вообще, сглазите.
– А вы суеверный? – удивился Сысоев.
– В Зоне у суеверных выживаемость лучше. Веришь-нет?
– Возможно, – не стал спорить профессор.
– Вот и давайте тогда идти молча. Потом наговоримся. Если будет чем, – невольно глянул сталкер на ртутную голову ближайшего «урфина», до которого оставалось метров пять, не больше.
Посмотрел туда же и Плюх. И внезапно понял, что перед ним женщина. Догадаться было несложно – все, как говорится, было при ней. Если бы не вызывающая тошноту зеркальная шишка вместо головы и лакированно блестящее тело, этой фигурой можно было залюбоваться. Стройная, длинноногая, без капли лишнего жира… Но, вспомнив, кто перед ним, Егор опомнился, и его передернуло от отвращения. «Урфинша» была уже совсем близко, и косморазведчик заметил, что под ее грудями вытатуировано: «Атас!».
Злыдень вдруг замер. Он тоже пялился на эти блестящие полушария. Вернее, нет, как раз на эту надпись под ними. И то ли испуганно, то ли с непонятной Плюху жалостью выкрикнул:
– Атаска!..
А затем произошло нечто совершенно неожиданное. Сталкер резко стянул с плеча бесполезную винтовку, передернул затворную раму и принялся нажимать на спусковой крючок, продолжая приговаривать:
– Атаска! Атаска! Атаска!..
«Урфинша» хладнокровно шагнула к нему, взялась за ствол «Маши» и резким толчком ткнула ее прикладом в Злыдня. Раздался тошнотворный хруст. Сталкер завопил от боли и завалился на спину. Ртутноголовая валькирия, не сбавляя шага, опустила ствол своего автомата, стрекотнула короткой очередью и пошла дальше.
Злыдень больше не кричал. Его грудь окрасилась алым. Глаза были удивленно распахнуты. А во лбу появился еще один глаз – маленький, черный. И всеми тремя сталкер уставился в пустое небо. Казалось, он так и хочет сказать: «Веришь-нет?» Только ничего он уже не мог сказать, в этом Плюх был стопроцентно уверен. А вот Сысоев рванулся к убитому.
– Юлий Алексеевич, стойте! – схватил его за руку косморазведчик. – Ему уже не помочь, идемте дальше!
– Но…
– Ему уже не помочь, – повторил Егор более жестко. – Давайте поможем другим. Хотя бы попытаемся.
Оставшиеся шеренги «урфинов» Плюх с профессором прошли беспрепятственно, марионеточные воины не обращали на них никакого внимания. Но и Юлий Алексеевич выглядел теперь марионеткой. Или механически переставляющей ноги сомнамбулой. Разведчик думал его было как-то взбодрить, но потом решил не трогать. «Кто знает, не впадет ли он в истерику, если вывести его из состояния шока? Пусть уж, если что, поистерит позже, когда пересечем поле», – с грустью подумал Егор.
