Но профессор истерить не стал и тогда, когда они дошли до кустов. Лишь потряс головой и, тяжело дыша, забормотал:
– Кошмар, кошмар, как же это страшно!.. Никогда не привыкну к смертям… Да еще к таким вот… Какой отвратительно жуткой может стать красота…
– Это вы о той «урфинше»? – спросил косморазведчик, выбрав место для засады и жестом показав напарнику, чтобы тот лег.
– Да-да, о ней, – сказал, устроившись в углублении между кустами, Юлий Алексеевич Сысоев. – Вы обратили внимание, сколь совершенные формы? И как отвратительно смотрятся они под этой блестящей пленкой, с этой каплей ртути вместо головы…
– Мне кажется, Злыдень ее узнал, – сказал Плюх, тоже опустившись на землю. – Это его шокировало, заставило сделать глупость и в итоге стоило жизни.
– Определенно узнал, – кивнул профессор. – Он ведь ее назвал по имени. Кто знает, вдруг это была его… подруга или даже жена?.. Тут кто угодно глупостей наделает.
– Вряд ли жена, – сказал разведчик. – Помнится, при нашей первой встречи Грибок Илону назвал Атаской. Значит, раньше не видел.
– Грибок ведь не всю жизнь провел со Злыднем. Возможно, ту сделали «урфином» еще до их встречи.
– Тоже верно, – вздохнул Плюх. – Как бы то ни было…
– Как бы то ни было, земля Злыдню пухом, а нам с вами, как вы правильно сказали, нужно не раскисать, а попытаться спасти остальных.
Егор мысленно выдохнул. Сысоев был в норме. По крайней мере, выглядел таковым. А это в данной ситуации уже было удачей. А еще Плужников не очень понял про землю и пух, но переспрашивать, конечно, не стал. В голове, правда, крутилось, что где-то он эту фразу то ли читал, то ли слышал – возможно, в старинных фильмах. Ну да, по логике такое могли желать умершему. Предрассудок, конечно, но не стоило забывать, что разведчик сейчас находился не в родном просвещенном и прогрессивном двадцать втором веке. И потом, такое желали, вроде бы, лишь когда покойника хоронили, закапывали в эту самую землю. Злыдень же остался лежать на поле. Хотя наверняка Илона и другие «коллеги» смотрели, как они уходили, и, конечно же, видели, что Злыдень погиб. И когда закончится бой, тело сталкера обязательно заберут и похоронят. «Так что и впрямь, пусть земля ему будет пухом».
А между тем бой и так уже закончился, поскольку стал слышен звук приближающихся шагов. «Урфины» шли хоть и не в ногу, но четко, размеренно переставляя ноги, оттого звук получался тоже размеренный, ровный, будто негромкая барабанная дробь, где вместо барабанов использовали нечто туго набитое, вроде боксерской груши. «Это как раз мы для них боксерские груши, – подумал Плюх. – Спарринг-партнеры, мальчики для битья». Эта мысль приходила к нему и раньше, но теперь, после гибели товарища, она его по-настоящему разозлила. «Ёхи-блохи! А вот хрен вам, а не груши! Мы или уйдем отсюда, или сами переколотим друг друга. А вы, хозяева долбаные, другие фрукты-овощи лопайте!»
Шаги слышались уже совсем близко.
– Не шевелитесь, – негромко сказал косморазведчик профессору, – и голову не поднимайте. Они уже рядом.
– Вы тоже не высовывайтесь, – ответил Сысоев.
Плюх вжался в землю и старался дышать как можно размереннее, чтобы даже малейшим движением или звуком не привлечь внимание ртутноголовых зомби. Ему было не столько страшно за свою жизнь, как за то, что их миссия может сорваться из-за глупой случайности. Понесет какого-нибудь «урфина» через эти кусты, или заметит кто-то из них сквозь ветви два подозрительных черных предмета – вот и все. И ладно, если прикончат их с Юлием Алексеевичем, так ведь рухнет надежда друзей на спасение. Чуть позже погибнут и все они, погибнет Илона… Этого ни в коем случае не должно было случиться! Если бы Егор умел, он был бы готов сейчас даже помолиться, чтобы все прошло хорошо. Правда, он не только не умел этого делать, но и понятия не имел, кому адресовать эту молитву. Не хозяевам же! «Или они все-таки не боги? – подумалось ему. – Хотелось бы верить, что нет. Да уж, конечно же нет. Боги не стали бы никого тренировать – они сразу создали бы готовых, умелых солдат. Впрочем… какие же это боги, что собираются воевать? Да еще столь примитивно – с помощью солдатиков с автоматиками! Разве что предполагается не настоящая война, а что-то вроде игры – этаких усложненных шахмат. И соперники – другие боги. А что, может, богам тоже порой хочется развлечься? Отдохнуть после трудов тяжких. Посотворяй-ка миров, поуправляй вселенскими течениями!.. А то, что солдат нельзя создавать сразу опытными, возможно, входит в правила игры. Ну что ж, товарищи боги, не все пешки согласны с вашими правилами. Да и никакие вы не боги, если выпендрежные арги сумели ваши шахматные доски разломать. Тем более, похоже, нечаянно
[19]. Смех да и только! Но еще смешней, если арги – тоже игроки, и разлом досок – не случайность, а сознательный, как они сами же это называли, «слом хода», а ведущаяся глобальная игра куда круче той, что они пытались когда-то показать – возможно, всего лишь для отмазки. Да и зачем бы им раскрывать все карты перед какими-то никчемными пешками?.. Опять пешки, – кольнула разведчика неприятная мысль. – Чего ж это я все время нас так недооцениваю? Как там в шахматах называется, когда пешка становится ферзем? Превращение? Вот мы и превратимся. Устроим всем этим игрокам-хозяевам слом хода!»
А вообще, по большому-то счету, Егору было плевать на все эти неведомые «высшие силы». «Пусть хоть заиграются! Но только между собой, а меня, моих друзей, мою любимую не трогают. Только вот молиться на них, просить у них что-то определенно не стоит. Рассчитывать можно лишь на себя. И, опять же, на друзей, на любимую… Но в данный момент – исключительно на себя».
«Урфины» прошли, не заметив их с профессором. Несмотря на свою «куклоподобность», они, видимо, все же имели в своей программе функции, позволяющие выбирать оптимальный путь передвижения, а не переть по кустам, тратя понапрасну энергию. Собственно, должны были иметь, иначе какие из них солдаты. И это сейчас оказалось Плюху и Сысоеву как нельзя на руку – «урфины» обошли плотный кустарник стороной.
Выждав, чтобы шаги противника отдалились, но были еще слышны, косморазведчик поднялся и сказал профессору:
– Идемте. Постарайтесь не отставать. И будьте поосторожней.
– Да что вы, Егор, право слово! – поморщился Юлий Алексеевич. – Я, конечно, в космических академиях не обучался, да и сталкер из меня никакой, но соображаю ведь, не маленький.
– Не обижайтесь. Но вы прекрасно понимаете, что мы сейчас не на прогулке. И я уверен, что вы сейчас волнуетесь. А волнение плюс незнакомая, опасная обстановка могут сыграть злую шутку даже с опытным человеком. Поэтому я не считаю лишним подстраховаться и предупредить. Восстановить внимание, если оно вдруг утратилось.
– Да-да, конечно, – вновь досадливо поморщился Сысоев. – Это вы не обижайтесь. Не обращайте на мою ворчливость внимания. Вы правы, я ужасно нервничаю. Но я постараюсь взять себя в руки. Идемте!
