Успев лишь подумать о мертвой туше, Аникей Александрович тут же почувствовал запах – мерзкий и гнилостный, настоящую вонь. «Не могла же тварь так быстро начать разлагаться, – удивился он. – Наверное, мне это чудится, подсознание запах к моим мыслям подобрало». Но для игр подсознания пахло чересчур уж сильно. Вскоре дышать носом стало невыносимо, а ртом – до рвотных позывов противно. К тому же от вони защипало глаза. И, скорее всего, от нее же в них замелькали яркими звездами точки. «Похоже, я вырубаюсь! – мелькнула у доцента тревожная мысль. – Не хватало потерять сознание и задохнуться в этой дыре!»
Ему стало так страшно, что риск попасть в лапы грабителям казался теперь почти что мечтой. Все-таки они были людьми, и с ними, в отличие от заполнявшей легкие отравы, была надежда договориться.
Аникей стал отчаянно извиваться, пытаясь при этом отталкиваться от стенок норы руками. Но земля под ладонями крошилась, и ученому стало казаться, что он не только не поднимается, а словно бы даже зарывается глубже. Между тем «звезды» в глазах затеяли настоящую карусель, слепляясь в спиральные галактики и шаровые скопления. Они завораживающе красиво переливались, но Тавказакову было уж точно не до того, чтобы любоваться этой красотой. К тому же он понял вдруг, что эти точки, а точнее, уже образованное ими единое нечто – вовсе не болезненная иллюзия, а находящаяся прямо перед ним реальность. И она… приближалась!
Аникей Александрович больше не чувствовал запаха. Вернее, он его уже попросту не замечал, поскольку от светящейся массы перед ним исходило нечто более страшное. Что это было – некая энергия, неизвестное излучение, ментальный посыл?.. Неважно, что именно, важно то, что оно несло в себе смертельный ужас. В том, что через несколько мгновений он погибнет, ученый даже не сомневался. И ему вдруг так захотелось жить, что издав оглушивший его же самого рев, доцент изо всех сил оттолкнулся ладонями, зацепив левым мизинцем что-то пульсирующе-жгучее, и подался наконец-то кверху.
Глава 2
– Вот этот синий! – раздался над его головой радостный вопль. – А ну, вставай, жучулина!
– Там… там!.. – заелозил ужом Аникей Александрович. – Там кто-то… что-то…
Голова у него от ужаса шла кругом. Тех, кто был рядом, он пока не видел – мелькнули лишь сапоги, высокие ботинки… Но тут его кто-то дернул кверху под мышки, поднял на ноги. У Тавказакова все поплыло перед глазами, замелькали мушки – теперь уже предобморочные. Если бы его не продолжали держать, рухнул бы точно.
– Глянь, побелел-то как! – прозвучало словно сквозь вату. – Сейчас вырубится.
Его хлопнули по щеке, по другой, еще раз, еще. В голове слегка прояснилось.
– Да он ранен, – сказал кто-то. – Рука в крови… Ёш!.. У него палец оторван!
Аникей не сразу понял, о ком речь. У него-то ведь все было на месте. Он поднял наконец-то голову, проморгался, успел увидеть возле себя троих вооруженных автоматами людей, как один из них поднял вдруг руку:
– Тихо! Вонь кто-то чует?..
– Да это, поди, он, – гоготнул другой. – Со страху!
– Не-не, – насторожился третий. – Из ямы несет. Ну-ка, назад все! Не «звездочет» ли там…
И тут, не говоря больше ни слова, сталкеры – или кто они были, – вновь подхватив ученого под мышки, спешно ретировались в глубь леса. Пройдя быстрым шагом, почти бегом, не менее, по представлениям Аникея, километра, остановились, громко дыша и с опаской глядя назад.
– Не, все, – мотнул головой в полинявшей желтовато-зеленой бандане один из отряда, одетый в зеленые же куртку и штаны. – Так далеко не улетит, распадется.
Тут другой мужчина, все еще поддерживающий ученого, – бородатый, в серой высокой кепке и потертой кожанке – заглянул доценту в лицо и спросил:
– Что ты там видел, в яме? Чего орал-то: «Там! Там!»?
– Я… – сглотнул Тавказаков, снова почувствовав прилив дурноты. – Я видел… Можно я сяду?..
– Ёш! – ругнулся третий, который, в отличие от первых двух, был не в ботинках, а в обычных кирзачах, да и одет был попроще: вроде как в рабочую темно-серую спецовку, засаленную и неумело залатанную. На голове его была тоже донельзя замызганная, неопределенного цвета кепка блином. – Парень сейчас отрубится, а ты: «Что видел? Чего орал?» Давай-ка его, вон, на бревнышко, да руку хоть перевяжем; глянь, кровь-то все льется.
Тут Аникей, которому и без того было худо, наконец понял, что говорят о его руке, к тому же и сам он теперь стал чувствовать болезненное подергивание в левом мизинце. Он поднял ладонь и даже не смог сообразить, в чем там дело: мизинца, который вдруг заболел нестерпимо, не было вовсе, на его месте торчал кровоточащий, короткий пенек. А потом свет погас, унеся с собой мысли и боль.
Придя в себя, доцент Тавказаков понял, что снова лежит. Под его головой было что-то мягкое, вроде подушки. Обведя вокруг взглядом, он увидел одного из давешней троицы – того, что был в бандане. Тот сразу уловил его взгляд и позвал своих товарищей:
– Э! Беспалый в себя пришел!
Над Аникеем вскоре склонились все трое.
– Ну как ты, жучулина? – спросил бородатый.
– Н-не знаю… – мотнул головой ученый. – Нормально… Пить сильно хочется.
– А рука болит? – спросил «засаленный».
Тавказаков поднял левую руку. Ладонь была тщательно забинтована, свободным был только большой палец да торчали кончики оставшихся трех. Аникей всхлипнул, но не от боли – ее почему-то совсем не было, – а от жалости к утерянному мизинцу.
– Нет, – сглотнул он. – Не болит. Спасибо за помощь.
– Обезболины с собой больше нет, – сказал бородатый, протягивая ему флягу, к которой доцент сразу жадно припал. – Так что поторопись, а то скоро завоешь. Далеко топать-то?
– Погоди, Брюль, – нахмурился тот, что в бандане. Теперь он был без куртки, в темно-лиловой футболке с надписью: «Delay»
[3]. – Пусть сперва скажет, кто его так. А то уйти-то мы ушли, но…
– Ну да, ну да, – закивал, перебив его, мужчина в спецовке. – Дело говоришь, Злыдень. – И глянул на Аникея: – Так что, Беспалый? Кто там был, в дырке той?
Тавказаков, сделав еще глоток воды, отдал флягу бородатому Брюлю и подробно, словно делал научный доклад, рассказал, что он чувствовал и видел в норе. Не забыл упомянуть и о пульсирующе-жгучем касании переливчатой субстанции мизинцем.
– Ёш! – крутанул головой в плоской кепке «засаленный». – Поздравляю!
Двое других одобряюще поддакнули.
– С чем? – выставил перевязанную ладонь Аникей Александрович. – Издеваетесь?
– Нет, – очень серьезно ответил Злыдень – мужчина в бандане и футболке. – Не издеваемся. Там тебя «звездочет» дожидался. Он в пустые норы, пока хозяева на охоте, забирается и ждет. И пока ждет – он никто и ничто, потухшие звезды, пустое место. А как зверь назад вернется, он сначала, не зажигая свои звездочки, становится парализующим газом, а потом зажигает звезды и из них вылепляется сам. – В устах вооруженного сурового дядьки вся эта «поэзия» звучала вроде бы даже нелепо, но от этого еще более жутко. – Ну и просто поглощает того, кто рядом, – с потрохами и косточками, быстрее серной кислоты, веришь-нет? Так что ты, отделавшись пальчиком, сорвал в лотерее ва-банк. С чем тебе наши поздравления и есть.
