Бука поднял голову, указал вверх:
– Луна вернулась. Ты же знаешь – они не выносят лунного света.
– Как это – вернулась? – проговорила Лапа.
Вытаращившись вверх, они наблюдали, как медленно выползает на небо квадратная луна.
– Я не понимаю… – проговорила девушка. – С какой скоростью тут движется небо? И в каком направлении?
– Не бери в голову, – продолжая сидеть в расслабленной позе, сказал Торчок. – Здесь такое бывает. Считай это иллюзией.
– И эта иллюзия отпугнула тварей? – не поверила Лапа.
– В каком-то смысле они тоже иллюзия, – философски заметил Торчок.
В этот момент одна из тварей, расстрелянных вроде бы из пулемета Пузырем, вдруг поднялась, постояла, шатаясь и скупо истекая кровью из ран, и бросилась на ближайшего к ней человека – Лапу. Этого не ожидал никто, и девушке могло здорово достаться.
Если бы на пути зверя не оказался Клещ. Выбросив вперед руку с электрошокером, он вдавил скобу. Микроскопические провода впились в бескожее тело, ударили электрическим разрядом. Тварь раззявила пасть, разразившись ревом, и заткнулась, ощутив глоткой ствол ракетницы. Хлестко бахнуло – и мутант осветился изнутри мечущимся светом. Упал, забился в агонии – и стих. Медленно погас в глубине трупа огонек ракеты. Над телом неподвижно стоял Клещ – в одной руке электрошокер, в другой – дымящаяся ракетница.
– Ну, ты даешь… – в наступившей тишине проговорил Ржавый. – Беру свои слова обратно.
– Вот тебе и иллюзия, – тихо сказала Лапа.
Рядом прозвучало протяжное низкое рычание – не грозное, скорее усталое. Но всех оно заставило вздрогнуть и повернуться на звук, вскидывая оружие. Всех, кроме Буки, потому что смотрели все на него и на зверя, развалившегося у его ног. Бугристое от мышц тело волкоящера было багрово-бурое и лоснящееся от крови. Глубокие порезы от когтей перечеркивали шею. Существо дышало тяжело и часто, но при этом ласково тыкалось зубастой мордой в грязный кроссовок парня.
Спутники наблюдали эту картину в остолбенении, не зная, как поступить. Спасать товарища? Стрелять в опасного мутанта? Словно в издевку над ними Малец опустился на одно колено и погладил зверя по чешуйчатой голове.
– Ты… кто? – негромко, но отчетливо спросил Торчок.
Лапа метнула на него полный мольбы взгляд. Как будто просила не задавать таких вопросов, просто оставить все как есть. Но, видимо, незримая черта уже была перейдена, дальнейшее молчание не имело смысла.
И Малец сказал:
– Я тот, кого вы… – Он кашлянул в кулак, чуть улыбнулся, поправившись. – Кого мы искали.
– А кого мы искали? – растерянно спросил Пузырь.
– Он хочет сказать, что он – Бука, дубина, – сухим, треснувшим голосом сказал Удачник.
– Парнишка просто перегрелся немного, – неуверенно возразил Ржавый. – С перепугу чего не бывает.
– Мне кажется, он не шутит, – медленно проговорил Торчок.
– Скажи, что это неправда! – чуть не плача произнесла Лапа.
– Я бы очень хотел, чтобы это было неправдой, – сказал Бука. – Но если скажу, что пошутил или свихнулся, – всем будет только хуже. Поэтому примите как данность: вы дошли до цели. Вы нашли Буку.
– Ты врешь! – в отчаянии крикнула девушка.
В небе над каньоном грохнуло раскатом грома. Квадратная Луна раскололась пополам, и две неровные половины стали медленно расползаться, рассыпая мелкие обломки. Волкоящер задрал к небу морду и завыл. Совсем не волчьим, вибрирующим воем, от которого кровь стыла в жилах.
– Я пристрелю эту тварь! – прорычал Ржавый, поднимая пистолет. – Она мне на нервы действует.
– Только попробуй, – спокойно сказал Бука. – За него придут мстить его сородичи. Тебе оно надо?
– А кто ты такой, чтобы я тебя слушал? – оскалился рыжий. – Оказывается, ты у нас «серая лошадка», и неизвестно, каких сюрпризов от тебя ждать дальше!
– И правда, Малец, или кто ты там на самом деле, – подал голос Пузырь. – Мы не знаем, кто ты и зачем скрывал все от нас. Мы ничего не понимаем. Нам страшно…
– За себя говори, – огрызнулся Ржавый. – Мне не страшно, я в бешенстве.
– Да, интересно… – протянул Удачник. – Я не верю в то, что ты Бука, но даже если это так… Зачем нас было тащить в Гнилой каньон? Чтобы мы тут все сдохли, а ты порадовался, глядя на это?
– Не очень складно получается, – сказал Торчок.
– Давай, попытайся нас убедить, – недобро добавил рыжий. – Какие у нас есть причины не грохнуть тебя прямо сейчас?
– Причины как минимум две, – сказал Бука. – Во-первых, изначально я понятия не имел, кто я есть на самом деле. И узнал я правду об этом, когда уже ничего нельзя было изменить.
– Чушь! – процедил Ржавый.
– Во-вторых, кого вы предъявите Катку, когда вернетесь? Или… если вернетесь, что правильнее.
– Не убедительно, – Удачник прищурился. – Мы можем просто принести ему твою голову. Это куда менее хлопотно.
– Что вы несете! – вмешалась Лапа. – Вы же несерьезно, правда?
– Почему – несерьезно? – Ржавый сделал шаг в сторону Буки. – Он всю дорогу нам врал, выдавая себя за другого, заставил нас рисковать жизнью, залезая в эту банку с пауками. Он должен за все ответить!
Волкоящер зарычал и резко вскочил на ноги. Молодой сталкер шарахнулся назад, поскользнулся, упал на спину, непроизвольно выстрелив в воздух. Мутант продолжал надвигаться с явным намерением цапнуть Ржавого. Бука положил руку зверю на холку, и тот послушно замер.
– А ну, тихо! – взвизгнула Лапа, затрясла над головой сжатыми кулаками. – Все успокоились, быстро! Мы с таким трудом отбились от мутантов, а теперь вы хотите перебить друг друга, как те идиоты в Секторе ярости?!
– Лапа права, – сдержанно сказал Удачник. – Давайте остынем и решим, что делать дальше.
– А что здесь решать? – произнес Бука. – Надо действовать по первоначальному плану.
– В смысле? – Командир группы скептически приподнял брови.
– Мы зачем шли в Гнилой каньон? За Букой. Да, я сам не ожидал, что найду эту «тварь из Зоны» там, где меньше всего ожидал, – в самом себе. Но сути это не меняет. Тем более для вас.
– Дурак! – выдохнула Лапа. – Это меняет все!
– Тихо, девочка, пусть он говорит! – остановил ее Ржавый. – Как-никак, судьба его сейчас решается.
Бука поглядел на товарища, который, в свою очередь, разглядывал его как в первый раз – словно монстра в зверинце. Это было давно забытое ощущение, но к которому, видимо, снова придется привыкать. Где-то фоном всплыла тоска по упущенным возможностям, по испорченной «новой жизни» и даже жалость к самому себе, но все это он оборвал решительно и резко.
Иначе и быть не могло. Его судьба была предопределена самим фактом появления на свет, оставалось только смириться с собственной природой или погибнуть. Погибать он не собирался – просто из принципа, оттого, что больше всего его смерти желали самые отъявленные негодяи, враги и моральные уроды, которые куда меньше заслуживали жизни, чем он сам. А эти ребята – не в счет: они сами были загнаны в угол стечением обстоятельств и человеческой подлостью.
