А я-то приняла это за сарказм.
Нивени пыталась мне что-то сказать. Знала: я пойму, что она в жизни не станет оплакивать ту женщину. В глазах потемнело. Я считала Нивени предательницей, что пошла на сделку ради своей Люмины. А с тех пор как узнала про уничтожение планеты, вообще ни разу не вспомнила о подруге – слишком много забот навалилось о себе, о Тайрусе. За всем этим гнев растаял.
– Двое других дьяболиков еще живы. Об их казни не объявляли. Если тебе интересно.
Участь этих двоих меня волновала меньше всего, но Нивени? Она пыталась меня предупредить. Ее надо спасти.
– Гладдик, мне нужно, чтобы ты кое-что сделал. Выясни, когда назначена ее казнь. Передай мне сразу, как узнаешь. Если у тебя есть какое-то влияние, настаивай на внезапной разгерметизации, а не гравитационном прессе. Если все же выберут пресс, срочно говори мне, чтобы я успела повредить гравитационную камеру. Просто я… может, я смогу что-то для нее сделать.
Он кивнул. Судя по широко распахнутым зеленым глазам, Гладдик хотел меня о чем-то спросить, но передумал. Я уставилась на танцоров, и несмотря ни на что ощутила, как в груди расцветает крохотный бутон надежды. Не знаю, смогу ли спасти Тайруса или себя.
Но Нивени моя подруга.
Ее я спасу.
Глава 26
Меня позвали на первое придворное собрание с момента нашего возвращения. Значит, среди нас появится Тайрус. Я наконец-то смогу лично увидеть, как он себя чувствует. Я выбрала платье с глубоким вырезом, что открывал метку Интердикта, и нырнула в море враждебных взглядов в зале.
На возвышении, рядом с троном Тайруса, стоял еще один, поменьше… для будущей императрицы. Я заняла свое место, испытывая мрачное удовлетворение от перекошенных лиц аристократов, от их бессильного возмущения и желчи. Хоть какая-то выгода от сделки с Пасусом.
И наконец…
В зал вошел Пасус. Ярость вспыхнула в моей груди, когда я заметила, что скипетр висит в футляре на его поясе. Следом шли двое слуг и вели под руки Тайруса. Я встала, впилась в него взглядом, ожидая, что он поднимет голову, но увы. Лицо Тайруса ничего не выражало.
Вот почему он не помахал мне в ответ на балу и вообще никак не отреагировал на мое присутствие.
«Верь мне», – попросил он.
Я верила Тайрусу. Однако доверие подразумевало кое-что еще: что он будет в состоянии принимать решения, любые, приятные или нет. Когда император мазнул по мне отсутствующим взглядом, я похолодела: похоже, веналокс оказался сильнее, чем Тайрус рассчитывал.
Он даст мне знак, если это все лишь спектакль на публику. Какой-нибудь крохотный намек.
Тайруса усадили на трон, и его голова без поддержки безвольно запрокинулась назад. Он не повернулся ко мне, руки висели плетьми, словно у марио нетки.
«Тайрус, посмотри на меня», – мысленно заклинала я. А потом позвала вслух:
– Тайрус. Тайрус.
Он повернулся на звук моего голоса, но глаза по-прежнему оставались расфокусированными. Я коснулась его руки, и Тайрус уставился на мою ладонь пустым, потерянным взглядом, который больше подходил ребенку, чем императору.
Из меня будто выкачали воздух. Нам нужен другой план.
– Вы помогли ему, – раздался голос Пасуса. – Теперь уберите руку.
Я, наоборот, усилила хватку.
– Вы же не ждете, что я никогда не коснусь своего жениха?
Пасус подскочил ко мне и яростно зашептал:
– Прикосновения сбивают его с толку. Ты его растревожишь.
– Сколько наркотика вы в него вкачали?
– Достаточно. Убери руку, или я объявлю тебя нездоровой и выведу из зала.
Я ничего не могла ему противопоставить, поэтому, трясясь от злости, отпустила Тайруса. Как приятно было бы ощутить в руке трепещущее сердце Пасуса, посмотреть, как его жизнь утекает сквозь мои пальцы…
Я вжалась в сиденье, зная, кому принадлежат эти мысли.
Безжалостному дьяболику.
Я коснулась солнечной метки, напоминая себе: я человек.
Впрочем, люди тоже совершают злые поступки.
– Начнем? – зычно произнес сенатор фон Пасус.
Затем уверенным движением заложил руки за спину, обвел взглядом присутствующих, грациозно повернулся, будто исполняя пируэт, и пошел к трону Тайруса в церемонном приветствии гранда: три шага, поклон, рука к сердцу, три шага, поклон.
К чему такие сложности? К чему формальности? Сенатор понимал: Тайрус не в том состоянии, чтобы вообще заметить его присутствие или отсутствие. Собравшиеся тоже прекрасно сознавали ситуацию. Пасус подошел к трону, но император смотрел не на него. Тайрус зачарованно пялился на хрустальную люстру, будто впервые в жизни увидел нечто подобное.
Пасус щелкнул пальцами. Дважды. Во второй раз стеклянные глаза повернулись на звук.
– Ваше величество, прикажите мне встать. Как мы тренировались, – тихо напомнил сенатор. – Помните? «Встаньте». «Встаньте».
Тайрус нахмурился и медленно моргнул:
– Встаньте?
Довольный Пасус выпрямился – и на этом участие Тайруса в церемонии на долгое время закончилось, потому что сенатор повернулся к собравшимся грандам и повел речь так, будто он их император. Впрочем, в какой-то момент нахал опомнился, достал скипетр из футляра и плюхнул Тайрусу на колени.
Император озадаченно посмотрел на предмет, а потом снова запрокинул голову.
– Не знаю, что ты поймешь из моих слов, – тихо обратилась я к Тайрусу (да, нас могли записывать следящие устройства, но мне было плевать). – Но мы не об этом договаривались. Тайрус, пожалуйста, если все это лишь игра…
Ничего.
– Нет. – Я сглотнула ком в горле. Жуткая паника когтями раздирала мне грудь.
Я не знала, что делать.
– …Свяжемся с медиарынком Эвридики, – тем временем вещал Пасус грандам и грандессам. – Если первый вариант истории не пройдет, как нам хочется, подготовим второй. На подстраховку.
Я мгновенно подобралась.
– Наш император очень юн и, конечно, еще до восхождения на трон славился нестабильным психическим состоянием. Он влюбился в… женщину со склонностью к насилию, и она имеет на него влияние. Если нашу версию подвергнут сомнению, мы выставим ее за попытку скрыть следующее: что люминарцы воспользовались ситуацией, подняли бунт, а этот еще не научившийся править мальчик излишне бурно отреагировал на происходящее. Конечно, возникнут спекуляции на тему того, как я здесь оказался…
Я вскочила с трона:
– Нет. Нет! Вы не выставите нас в таком свете!
Все уставились на меня, женщину рядом с Тайрусом, что осмелилась их прервать, но я кипела от бешеной ярости.
