– Можешь идти, – распорядился он.
Так уж и быть, Фроста он успеет позвать всегда. Сейчас же пусть Катилина выскажется. Луций Сергий явно пришел сюда не за тем, чтобы сотрясать своей болтовней воздух, он имел какое-то конкретное дело.
– Выпьем! – повторил Катилина.
– У тебя есть минута, после чего я позову охрану! – процедил Крассовский.
Катилина коротко кивнул и, не обращая внимания на то, что олигарх не хочет с ним чокаться, ударил своей чашей о чашу Крассовского и вновь одним глотком выпил вино. Марк Робертович только лишь смочил губы, поставил свою чашу обратно на стол.
– Знаешь, что, Марк, ты единственный из многих, кто не мешает фалернское в наши дни, за что тебе честь и хвала… – Катилина запнулся, с его лица в один миг исчезла улыбка. – Впрочем, речь сейчас не об этом. Наверное, ты уже понял, что я не просто так потратил столько усилий, чтобы найти тебя, Марк?
– Предположим, – коротко ответил Крассовский.
Катилина впился в Крассовского тяжелым взглядом.
– Если у меня есть минута, то все, что я тебе смогу сказать за это время, Марк, – вели собрать комиции завтра утром! Если ты еще не понял, что сенат водит тебя за нос, то я как человек, который все еще считает тебя твоим другом, наберусь наглости тебе на это указать, – отрезал он.
Марк Робертович вздрогнул. Слова Катилины прошибли его будто высоковольтный разряд.
– Что ты имеешь ввиду? – растерянно спросил он.
– Я имею ввиду, что ты опростоволосился, Марк. Думал, опытный волк, как Флакк, позволит тебе диктовать условия на чужой территории? Как бы не так? А как он упал в обморок! – Катилина ехидно оскалился. – Я бы не сумел так сыграть при всем желании.
– Объяснись! – Марк Робертович побагровел от гнева, завладевшего всем его нутром.
– Мое время истекло, не так ли, Красс?! – выдохнул Катилина.
– Неважно, останься и закончи свою мысль! Что ты имеешь в виду? – повторил олигарх. – Что значат твои слова?
Крассовский в этот миг готов был прикусить себе язык за сказанные слова, но не сумел сдержаться. Как же так, он вляпался в столь простецки, незамысловато подготовленный Катилиной капкан. Луций Сергий давил на самое больное. Римлянин каким-то образом почувствовал, сидевший глубоко внутри олигарха страх остаться в дураках и теперь продавливал болевую точку. Теперь уже Катилина смотрел на Крассовского с усмешкой.
– Готов продолжить разговор, Красс? – широко улыбнулся Катилина. – Прикажи накрыть нам стол. Побольше фалернского! И учти, что я до смерти голоден!
Марк Робертович молча хлопнул в ладоши, зовя Агазона. Разговор с Катилиной вдруг приобрел неожиданный поворот. Еще бы, вряд ли такой человек, как Луций Сергий, сумевший отыскать виллу, на которой остановился олигарх, пришел бы сюда только затем, чтобы выразить Марку Крассу свою признательность да как следует выплакаться. Нет, Катилина был гораздо опасней, чем могло показаться на первый взгляд. Теперь уже олигарх это понимал. Радовало, что пока Луций Сергий все еще называл Марка Робертовича своим другом и было не поздно отмотать пленку назад, чтобы начать в их взаимоотношениях все заново.
Глава 3
Сегодняшняя ночь поднимет с самого дна Рима всю ту гниль, что копилась здесь веками. Пожалуй, это единственное, что я мог утверждать и знал наверняка. Я ловил на себе взгляды разных людей с совершенно разными судьбами, в которых запечатлелась вся боль и разочарование, которое приносило с собой рабство. Без сомнения, это были сложные люди, у многих из которых вряд ли осталось что-то человеческое, но требовать или взывать их к гуманности после всего того, что невольникам пришлось пережить, было неправильно с моей стороны. Я знал, во что ввязываюсь и с какими людьми впредь мне предстоит иметь одно общее дело.
Люди, только что освободившиеся от рабских оков, смотрели на меня и моих бойцов с нескрываемым восхищением, видя в нас не просто своих спасителей, а скорее богов. Но что будет дальше, когда они, получив свободу, о которой грезили, сделают первые шаги в мире, который они откроют для себя заново. Все они слишком долго томились в оковах, именно в этом таилась главная загвоздка и разочарование. Не зря ведь говорят, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды, и к этим людям эта поговорка относилась лучше всего. Сродни каторжникам, у рабов латифундий, приравненных по своему статусу к скоту, априори менялось мировоззрение. Вопрос был в том, смогут ли они теперь понять свободу? Но поняв свободу, не менее важным было не ошибиться, чтобы не сожалеть о сделанном выборе потом. У кого из них хватит мужества сделать правильный выбор? Кто из них захочет бежать прочь из Италии, туда, где еще не распространилась вездесущая республиканская власть, чтобы спастись от издевок и невольничества и попытаться зажить новой жизнью? Были ли такие здесь?
Я с любопытством рассматривал замерших в нерешительности, столпившихся перед нами невольников. Или я совсем плохо разбирался в людях, или среди этих ожесточенных, закаленных оковами людей вовсе не было тех, кто был готов показать спину. Скорее они были готовы вновь оказаться в кандалах, но получить шанс отомстить поработителям, лишившим их жизни, забравшим из этой самой жизни все самое ценное. Обозленные, желающие утопить Рим в крови, эти люди будут нести с собой разрушение и смерть. Сейчас, стоя лицом к лицу с ними, я понимал, что моя задача – направить их, сделать так, чтобы одолеваемые яростью, почувствовавшие вкус свободы невольники не захлебнулись в своих чувствах, не остались грабить и убивать на апулийских просторах. Я не хотел верить, что кто-то из них за годы ожесточенной войны Спартака и Рима самовольно отказался присоединиться к восставшим. Возможно, проживая в невыносимых условиях, рабы на многих латифундиях даже не знали о восстании, охватившем Рим. Те же, кто слышал о нас краем уха, не имели времени и сил на то, чтобы предаться грезам.
Как бы то ни было, точно такие же мятежи прямо сейчас вспыхивали по Апулии. Мои диверсионные группы гладиаторов ставили римские земли с ног на голову, выбрасывали на обескровленные римские земли сотни и тысячи сорвиголов, неорганизованных, готовых убивать, крушить все вокруг. Таков был первый шаг, начало было положено.
– Спартак! – вскрикнул один из невольников, первым нарушив затянувшееся молчание.
Вперед выбежал исхудалый мужчина, на вид сорока лет. Возможно, возраста ему добавляло время, проведенное в тяжелейших условиях на полях, скудный рацион, затхлая вода. Он был с ног до головы перепачкан в саже, глаза его пылали озорным блеском, тело вытянулось в струнку. Я видел, что все тело его покрыто рубцами, оставленными хозяйской плетью. Он в первых рядах участвовал в погроме виллы своего доминуса и сейчас был среди тех, кто решился подойти к нашему конному отряду, наблюдавшему со стороны за жестокой расправой рабов над охраной виллы.
– Ты ли это? Боги услышали мои молитвы? Скажи, что это так! – голос невольника дрожал, он ударил себя кулаком по груди и стиснул зубы с такой силой, что я отчетливо услышал, как скрипнула эмаль.
