Вошли в дом, хозяина ласково погладили так кулаком по темечку. Хозяек, их двое: одна старшая, вторая помладше, лет тридцати пяти, взяли за ручки и хотели почтительно проводить в дальнюю комнату. Так нет, не понимают местные женщины вежливого обращения. Откуда младшая хозяйка «Наган» достала, теперь и не спросишь, а могла бы жить.
Хорошо, что я рядом оказался. Отвёл руку с «Наганом» в сторону, прижал хозяйку к себе левой рукой, блокируя руку с оружием, и правой рукой воткнул нож в основание шеи. Женщина вздрогнула, удивлённо распахнула глаза и умерла. Никто такого не ждёт. Вроде приобнял и тут же убил.
Пришлось хозяев пеленать и на кровать складывать. Потом на пару пробежались по дому и никого больше не обнаружили. А вот в одной небольшой миленькой комнатке я нашёл целый арсенал. И чего тут только нет! Но пришлось оставить милые моему сердцу игрушки. Потом посмотрим и подберём себе необходимые стволы. Ну, дальше простые человеческие радости. Солдат покормить, помыть и переодеть. Заходим на кухню, а здесь здрасьте, приехали. Наши солдатики уже по второй накатывают.
– Отставить, бойцы! Война ещё не закончилась. – Ноль внимания, видно, оглушило сильно на станции. Ну ничего, я хорошо умею уши прочищать.
– Боец! Я запретил пить самогон. Что-то непонятно? Тебе недостаточно приказа капитана осназа? – Вот наглец, как не слышит!
– Не-а, – отвечает, зажёвывая предыдущую порцию бутербродом с салом, – недостаточно. – Наливает из здоровой бутыли, я такие бутыли только в кино видел, и накатывает полную кружку.
Вот нормально так! Пока мы по дому бегали с «Сержем», они все причастились и так шустренько ещё по одной наливают. А нет. Охотник в сторонке сидит, а парень-то совсем молодой, ну так лет, может, двадцати пяти, жуёт хлебную корку. Понимает, что с голодухи много нельзя.
Ну и ладно. Недостаточно, так недостаточно. Накатить – святое дело. Особенно в последний раз в жизни. Щёлкнул «Вальтер», пуля точно в висок попала, мозги, соответственно, на противоположной стенке, а «Вальтер» уже на троих оставшихся, обалдело глядящих на меня, смотрит. Даже «Серж» такого не ожидал.
– Кому ещё недостаточно приказа капитана осназа НКВД? – спрашиваю. У одного из оставшихся в живых кружка из рук выпала, залив стол вонючим самогоном. Непонятливого к стенке снесло, только ноги мелькнули, а потом я пригляделся, а у всех троих наколки на руках. Разведчики, мля. Набрал «Серж» уголовников. С собой их тащить – это самоубийцей быть, пришлось ещё три раза на курок нажать. Никто и опомниться не успел. Охотник только оторопел малость, но видно, что опять не испугался. Молодец, мужик.
Вашу ж маму! Всю горницу кровью забрызгало. Мне что, теперь с тряпкой носиться? Заняться мне больше нечем. Говорил ведь. В упор из «Вальтера» с глушаком стрелять – одно удовольствие. Никого добивать не пришлось.
– Зачем? Что ты сделал, командир? Это же наши! – запоздало и заполошно заверещал «Серж».
– Это такие же наши, как я испанский лётчик, – отвечаю. – Ты, «Серж», башкой начинай думать, а не командирским званием. У тебя восемь девок в отряде, а ты четырёх уголовников к себе тащишь. Этим никакой войны не надо. Им бы пожрать послаще, самогона побольше и бабу посговорчивей, а у тебя все бабы с оружием. Со сговорчивостью у них у всех проблемы, а стрелять мы их уже научили. Или тебе жить скучно стало? Так они тебя развлекут по полной программе.
Пока мы с тобой по дому бегаем да полицаев режем, эти воины самогонку наяривают. Вон боец – на парня показываю, – даже за стол не сел, хотя наверняка голодный. Всё, закрыли тему. Давай уберём эту падаль. Сиди, боец, сами справимся, – добавил привставшему парню. Так и перетащили уголовничков к хозяевам в комнату, где я ещё два раза на курок нажал, заодно и обойму сменил. «Серж» только глазами сверкнул. А не фиг баловать. Отвечать все должны: и старые, и малые. Детей я пожалел бы, а этих нет.
Живёшь с предателями под одной крышей, будь любезен с ними к стеночке, а то развели после войны демократию. Десять лет, десять лет. К стенке – и через шестьдесят лет вонять некому.
Может, это и жестоко, но вспоминается мне одна история прошедшей у нас войны. После освобождения Одессы наши войска не сразу в город вошли, а когда входили, то город был прямо-таки увешан повешенными полицаями и предателями – местные жители, не дожидаясь смершевцев, показали своё отношение к прислужникам оккупантов. Но это будет после войны в Одессе, где сейчас живут правильные и конкретные люди, а в Латвии до конца пятидесятых фашистских прихвостней будут сажать. Так что лучше так.
Надо пустые обоймы патронами набить, хорошо запас прихватил. Стреляю-то в основном я, «Серж» сегодня у меня за грузчика. Вернулись обратно на кухню, сели за стол, у парня спрашиваю:
– Боец, так ты сам откуда? Представься. – Молодой пацан, а жилистый и невысокий. Бледный, небритый, измождённый, в сильно потрёпанной и рваной форме.
– Младший сержант Архипов, снайпер. Были в разведке вот с этими вот – и на комнату кивает, где мои свежие покойнички лежат. – Товарищ капитан, вы правильно сделали, что их застрелили, из-за них нас всех в плен взяли. – Ну, это-то понятно. Для этого эти орлы в разведку и сдёрнули. Голодно сейчас под Ленинградом. Хоть и первая военная осень, но даже в армии жрать нечего. Уже не помню, когда там немцы Бадаевские склады разбомбили. Летом, по-моему. Норму питания всё время урезают, а войну не выключают. Передышки нет.
Под Питером сейчас такое рубилово, что дальше только вешаться. Вот и свинтили эти новоиспечённые вояки подальше от войны, на вольную жизнь. Бегать из лагерей им не привыкать. Только одного они не знали. Привычные для них этапы и лагеря у нас – это просто пионерский лагерь по сравнению с немецкими порядками. Не ожидали уголовнички, что их в общий вагон определят и сразу голодом морить примутся, а до лагеря они ещё не добрались, чтобы под немцев улечься.
– О как! Слышишь, «Серж»? У нас ещё один снайпер есть. Здорово. – Снайпер, да архангельский охотник. Только из-за этого парня имело смысл зайти на станцию. Теперь надо парня живым до базы довести. Похоже, сегодня каратели отменяются, с ним мы далеко не пройдём – парень на ногах еле держится.
– Так, охотник. У нас в группе не принято по званиям никого звать. Я командир, он «Серж» и на «ты». Привыкай так. Про падаль эту забудь, было бы о ком думать. Не было их. Ошибка природы это. Ты давно не ел?
– Два дня, – отвечает.
– Так. Давай сначала жиденького похлебай, а потом спать ложись, а мы подежурим, – сам в печке лазаю. Ага. Вот похлёбка какая-то в чугунке и тёплая ещё.
– Давай ешь, и немного, проснёшься, ещё поешь или помоешься сначала? – Смотрю, а у него ложка по пути замерла. Парень спит уже – разморило в тепле. Пяток ложек всего и съел, но он, видно, ещё чего-то перехватил со стола.
Конечно. Двое суток не ел, да и перед этим, видно, ел не очень. Рядом с фронтом наверняка еще какой-то лагерь есть, типа фильтра, кормить там стопудово не принято. От двух до пяти дней он там провёл точно, пока всех собрали и на паровоз определили. Всё это время в холоде, голоде и в неизвестности, а потом сразу в тепло и безопасность. Кого угодно вырубит. Подобрали мы его с «Сержем», в спальню на кровать отнесли и двумя одеялами накрыли.
