Я сначала даже немножко расстроилась, Ксении говорю: что же, вы меня отселить хотите? Я вам, значит, мешаю? Если я что не так говорю, так я могу вообще молчать как рыба об лед.
А она мне — ничего ты не мешаешь, а только если Арсений Михалыч что решил — так непременно и будет.
Ну, я больше спорить не стала, потому что все равно без толку, и переехала я в эту квартиру. Все здесь хорошо, все удобно. Может, и не так, как у Арсения Михалыча, но все равно очень хорошо, одним словом, не хрущевка.
Только скучно мне здесь стало, словом не с кем перемолвиться. Все мои подруги, с кем я общалась, с кем на скамейке сидела, в Дачном остались, а здесь никого не знаю. Раз в неделю женщина приходит прибираться, по хозяйству помогать, Арсений Михалыч ее присылает, так с ней тоже не поговоришь — она по-русски не сильно понимает. Зульфия ее зовут.
Решила я тогда старых своих подруг в гости пригласить. Поговорить, чаю выпить…
Тут Мария Петровна спохватилась:
— Что же я тебя разговорами потчую? Надо же чайку налить…
Тут же на столе появился красивый чайный набор, Мария Петровна налила чаю, открыла Эвину коробку конфет и только тогда продолжила свой рассказ:
— Ну, послала я Зульфию в магазин, купила она печенья хорошего, конфет, ветчины, всего, что полагается. Наливочки опять же вишневой. Приехали мои подруги. Пока чайник стоял, повела я их на квартиру посмотреть. Вот это, говорю, ванная, тут джакузи, тут кабина душевая… а подруги что-то нехорошо смотрят. Одна, Таисия, она вообще на язык остра, так она говорит — здесь, Мария, не мыться, здесь военно-морские учения проводить можно.
Привела их на балкон. А Таисия опять — тут у тебя, Мария, воздушно-десантные войска могут тренироваться, отрабатывать парашютные прыжки с полной выкладкой.
Попили мы чаю, Таисия говорит — давай, Мария, я хоть посуду у тебя помою, по старой памяти.
А я возьми да и скажи — зачем ее мыть, когда машина есть посудомоечная? А если что нельзя в машине, так то Зульфия вымоет, ей за то и деньги платят.
И тут они все отчего-то сильно рассердились.
Таисия первая вскочила, ноги, говорит, моей у тебя больше не будет! — и прочь из квартиры, и остальные за ней.
Я им потом звонила, хотела спросить, чем их так сильно обидела, но они даже трубку не брали. Исключили, как сейчас говорится, из числа френдов. Так вот, Томочка, я с тех пор все думаю — за что они так на меня обиделись?
Тут Мария Петровна спохватилась:
— Что-то ты чай не пьешь?
— Я пью, пью… — и Эва поднесла к губам чашку.
— А может, мы с тобой, как говорится, немножко примем за знакомство? У меня хорошая наливочка есть! — Глаза у Марии Петровны заблестели, она очень оживилась.
Тут же на столе появилась бутылка вишневки и две пузатые хрустальные рюмки.
— Хорошая наливка! — Мария Петровна наполнила рюмки: — За знакомство!
Эва тоже символически поднесла рюмку к губам.
— Что же я все о своем? — спохватилась Мария Петровна. — Ты ведь, наверное, про своих родственников поговорить хочешь, а я все только про свое…
— Да, действительно… я с ними последние годы редко виделась, так хотела узнать, как они жили, чем занимались.
Мария Петровна снова наполнила свою рюмку, выпила. Лицо ее зарумянилось, и она продолжила:
— Ну, чем занимались… на работу, конечно, ходили, но только я тебе честно скажу, Томочка — странная у них была работа. Почти всегда они дома были. Другие люди утром идут и до самого вечера их нету. А эти — не так. Как ни выйду из квартиры — все их встречаю. То его, то ее. И все куда-то идут, все торопятся. А куда — не скажут. Елена бежит, явно из магазина, а где была, что купила — хоть спрашивай, хоть не спрашивай, как-то так разговор повернет, что и не скажет, — Мария Петровна снова взялась за рюмку.
— Может, конечно, они на полставки работали или еще как, этого я точно не знаю, а врать не буду, с детства не приучена. Зато очень часто они куда-то ездили. Смотришь, чемоданы соберут, такси вызовут — и покатили…
Она удивленно взглянула на свою опустевшую рюмку, наполнила ее, выпила.
— Так, может, они по работе ездили, в командировки, по служебной надобности?
— Вот уж не знаю, может, и в командировки, только больно много вещей они брали, и потом, разве бывают такие командировки, чтобы мужа с женой вместе посылали?
«Тем более если жена работает кладовщицей, а муж курьером? — подумала Эва. — Если на то пошло, кладовщиков и курьеров вообще не посылают в командировки».
— А что же ты-то не пьешь? — заволновалась Мария Петровна, заметив нетронутую рюмку.
— Да мне много нельзя… — засмущалась Эва, — у меня голова от этого болит…
— Это ты зря говоришь! От хорошего винца голова никогда не заболит, от него, наоборот, все болезни проходят! Но ты, конечно, как хочешь, принуждать тебя не буду!
Мария Петровн налила себе очередную рюмку, выпила с большим удовольствием и снова заговорила, причем от выпитого язык у нее начал немного заплетаться:
— Вот, кстати, о родственниках твоих… если так, с виду, они почти что не пили, но только один раз я видела, как Елена, тетка твоя, мужа на себе прямо тащила… как раз они из своей поездки вернулись, или там из командировки, кто их знает. Время было уже позднее, я уже спать собралась, слышу — шум на лестнице, голоса. Ну, я в глазок-то выглянула — мало ли что, может, уже в полицию звонить пора. Смотрю — соседи, родственники твои. Он еле ногами переступает, а она его на себе тащит и ласково так приговаривает: «Ну, еще немножко, Ленечка, уже почти дошли… еще несколько шагов, и будем дома».
Тут у меня с гвоздя рожок упал для обуви. А у меня рожок хороший, не пластмасса какая-нибудь, железный, считай, вечный, так что когда он упал — брякнул, как полагается, на всю лестницу загремел. Елена, видно, шум услышала, поглядела на мою дверь и сразу как переменилась. Только что она Леонида, мужа своего, ласково уговаривала — а тут как заорет на него: «Ты, пьянь подзаборная, а ну, шевели копытами! Я тебя на себе тащить не собираюсь! Алкаш чертов! Нажрался как свинья! Сколько же я от тебя натерпелась!»
И вот скажу тебе, Томочка, что странно это. Начать с того, что я Леонида, дядю твоего, и вообще-то пьяным никогда не видела, не то что пьяным, даже выпившим. С чего это вдруг он так напился? И потом, уж я-то пьющих мужчин повидала, особенно пока в Зауральске жила.
Мой-то Николай Макарович, супруг покойный, тоже по этой части был. Через то и помер, страдалец. А до того — как аванс там или получка, так я уж ничего хорошего не жду. Мы в пригороде жили. Вот, стало быть, после работы он напьется, в автобус кое-как сядет, а как выходить, его выпихнут, все уж знали, на какой остановке.
Ну, он как выйдет — так сразу в лужу падает. У нас лужа возле остановки была — прямо как Ладожское озеро. С весны до осени не просыхала! Ну, мальчишки соседские сразу ко мне бегут — тетя Маня, тетя Маня, твой дядя Коля снова в луже отдыхает! Ну, мы с Шурой, соседкой, подхватимся и бежим его вынимать. Ох, есть что вспомнить! — Мария Петровна снова приложилась к рюмке. — Так вот я тебе скажу — когда мужчина напьется до чертиков, он какой делается?
